Дом с отъеденным крыльцом
ГУБЕРНСКИЙ ВОЕННЫЙ КОМИССАРИАТ красная с позолотой сочилась вывеска так.
Елена пробиралась сюда - по ведомству.
В Агитационно-Вербовочном Отделе, рядом, никого не было. В комнатах здесь, в Комиссариате, - трепетно, малолюдно, рябовато от пыли. У служащих потные пальцы. Обжигают (особенно это заметно по тому, как их бросают) телефонные трубки, кажется, что по проволокам льется не гуденье и шепелявый притянутый сюда голос, а плавленный металл.
- К телефону.
- "Товарищ, попросите губвоенкома тов. Лысенко. Что? Не приезжал? А, это вы... Сейчас перестанет соединять Центральная. В городе мятеж. Председатель губисполкома убит".
Мембрана - каленое кольцо.
- "Президиум арестован. Что? Да все разбежались!"
Мертво и неожиданно: прощальный поцелуй разъединенья.
Елена вышла из кабинета комиссара.
Рванули двумя-тремя вопросами: она - начальство.
Кто-то плеснул белой известью.
Горячо?
Холодно.
Белая известь - бледность.
Ремингтонистка, мелькнувшая мимо, в смоль насурьмила черные толстые брови.
Где-то слабонервная раскололась истерикой:
- Что делать, товарищ Елена?
- Уходите все, бегите.
- А вы?
- И я...
Белая кисть мазала лица:
проступали черные толстые брови - на зрителя,
глубоко падали глаза.
- А-а-ах!
Охнуло всем домом и съежило простенки: стали шире окна, укрыться некуда: простенки ежатся, узятся: куда деваться?
Тенькнуло стекло: рикошет.
Сжался.
К черному ходу.
Но черный ход
сжался
как судорожные челюсти: не выберешься. Он стал сводчатым, темным, заставленным кадками, ложные двери пересекают бег, вся эта сложность встала за мятежников. Когда вдруг из широкого горла хлынул в глаза двор, покрытый бесконечным небом...
к заборам!
бежать!
Елена дрогнула: по забытой вязаной кофточке заледенела нежная девичья спина, как будто в эту влажную жару высасывают из тела его нормальный жар; но вязаной кофточки не было.
В дом, в опустелое нутро дома, плеснуло шипящей кислотой:
Елена рвала бумаги в столе комиссара...
Рвануло с улицы, вытолпили вестибюль.
- Послушайте, - бормотала Елена: - Где здесь еще секретные бумаги?
В комнате никого не было, а все-таки кого-то приходилось спасать.
- Вот эти списки надо уничтожить.
Елену извнутри освещала какая-то нелепая выдумка.
Вытолпили вестибюль, гудя приближались по комнатам крики и грохоты:
- Никого нет.
- Утекли, сволочи.
- Пулемет тащи. -
- Где? -
- Вот он! - - - Оставили.
- Упустили. - - - - Замка-то нет. Отвинтили, мать их
перемать.
Елена растворила дверь: зачем?
- Есть один.
Это управдел: Ступин.
"Разве он". У него лицо вытеснило полкомнаты.
Вырвали.
Вынесли.
- Еще одна! -
- Баба! - - Стой! Баландин! Васька!
- Та самая... - - Что третьеводни у нас. -
- ...Ораторша.
Карманный электрический фонарик вспыхнул в закрытых глазах: "Забоишься". Тогда, ночью. Елена пощупала маленький холодный браунинг в кармане. Браунинг и теперь с собой.
- Стой! Держи ее!
Елена взлетела вверх, как во взорванном погребе, жалкий услыхав хлопок: слегка кольнуло горячим плечо.
Пустой дом с золоченой сусальной пыльцой.
Цветочки ранений - ромашки - на окнах.
На площади, против Кремля дробью сыпался беспорядок, суетня, вызываемая к жизни множеством людей, не нашедших себе применения в данной обстановке, но применения этого ищущих.
Это - лихач?
Нет, только один передок, лошади половина взмахивает левой ногой.
- Берегись!
Проскакала оглобля.
Трамвай, запрокинув зеленое лицо, остолбенел, он увяз; он влип в омертвелые провода.
В судорожных объятьях перекрестка запутался автомобиль: из него выносили теплые кули.
Угол гостиницы "Виктория" лизнуло острым языком пули; тогда вытек распаленный глаз зеркального стекла на шарахнувшийся тротуар.
Здесь, в гостинице, засела инструкторская школа сводного революционного отряда. Гостиница сбросила с вывески буквы, заменив зияния целым столбом, целым роем прицельных мушек.
Инструкторскую школу предполагают осаждать, ее охватывают какими-то отрядами с трех улиц, выводят пулеметы и пулеметы ставят на двор гостиницы, чтобы запереть все выходы. Обнаруживаются какие-то сгущения, распоряжения слышны, многое совершается молча; рой прицельных мушек уже жужжит.
Шестая.
Толпы хлынули, как известно, на Кремль черным дождем; опоенный черной влагой Кремль грохотал: грабежом. Из подсоборных подвалов выносили бутылки и яйца ручных гранат, револьверы, похожие на сухие корни, винтовки, пулеметные ленты и т. д.
Наганы - г.г. офицерам.
Появлялся офицер в толпе, и толпа уже не растекалась жидкой лавой, загустевая, а строилась:
в параллельные,
в прямоугольники,
в ромбы и трапеции
строевых частей.
Митинги.
Лозунги.
Белые кители и золотые погоны.
- Вся власть Учредительному Собранию!
- Долой Советскую власть!
- Гады-большевики продали немцам Россию.
- Истребить: гадов.
Звякают шпорами, кривя презрительные губы.
- Ну, замитинговали товарищи.
- Да, от этой привычки их скоро не отвадишь.
- Товарищи - товар ищи. Хе-хе! Питерский гарнизон.
Проходившие мимо Консистории озирались почтительно: там сейчас вытянуты военной выправкой; называют себя временным Штабом и выбирают Начальника Гарнизона: он - единственный - выборный, - все остальные будут назначены. Как Земский Собор после Смутного времени.
- Хе-хе, Романова, Михаила Федоровича.
Поручик Антипьев высунулся в раскрытое окно и, словно на блюде, подал плоский крик:
- Да здравствует наш вождь
- выждав
- ПОЛКОВНИК ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ.
Редко и беспомощно пыхнуло:
- Ура!
- Хто такой?
- Капитан Солоимов, поезжайте немедленно к полковнику Преображенскому. Здесь рядом на Затинной улице.
- Я знаю, батюшка, полковника двадцать лет.
(Уже лестно.)
- Отказов его не принимайте: решенье организации.
ПОЛКОВНИК ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ.
Никто не знает.
(Седые усы. Обрюзгший. Отекший. В синем мундире. Проехал верхом, только и видели.)
Теперь из Консистории во двор бегают люди:
- По распоряжению полковника... -
- По приказанию... -
- Послать взвод -
- По решению Штаба: господам офицерам образовать из своей среды ударный отряд для штурма инструкторской школы.
- Поручик Крамаренко, возьмите человек 20 к губернскому комитету большевиков. Туда требуют подкрепления.
- Слушаюсь.
Чокнул шпорой.
Уходя показал капитану Солоимову на полковника: молодец - старик.
- Еще не сдаются?
- Никак нет.
- Много арестованных?
- Не считали. Полная гауптвахта. Некоторых помяли сильно.
- Не жалко.
- Так точно, господин полковник.
По пыльным морщинам мостовой, оступаясь проходят арестованные, рассекая рыхлые массы любопытствующих.
Те же на лицах толстые, сурмленные, приговоренные брови.
- Вид у "коммуниров" - роковой, хе-хе. Бледноваты.
В Штабе гнездится горячий остро-пахучий выпот, струясь с лиц, покрытых мокрой пылью; и тонко пронзает пороховой дымок тяжкую ткань жары и влаги: все это от уличной перестрелки; выходя из перестрелки, г.г. офицеры удачно тщатся хранить иронический выбритый вид; г.г. офицеры хрупко крошат савельевские шпоры, звенящие на вежливых: лаковых и шевровых сапогах. Впрочем, все пылится.
И остроумно:
- Перепроизводство офицеров.
А в Кремлевской (бывшей епархиальной) типографии скачут проворные шрифты, из черных пальцев прыгая в тесные верстатки. А там и на корректурный лист:
БРАТЬЯМ КАЗАКАМ
станичники!
Советская власть угнетателей народа в родном городе Вашего славного Войска НИЗЛОЖЕНА.