В воротах пристани, теперь превращенной в военную выкатился полый желтый ком стали: автоброневик "ГРОМОБОЙ", принадлежащий морскому ведомству. В ворота его выставили на руках: мотор броневика был непоправимо испорчен; выписали из Петрограда новые части, но покуда не получили.
- Если бы он исправный был, этого бы не было.
Рядом с мертвым броневиком стыл усиленный матросский караул, сжимая прогретые потными руками винтовки.
Окружные сады тихи; тихи предместья; пристани ближние замерли совершенно; такой тишины здесь не было лет двести; так тихо бывает только на опушке огромного бора. Падавший из города шум глох в садах. Но броневик "ГРОМОБОЙ" недоверчиво поворачивал изредка в башенке, над черепом и скрещенными костями, пугливое дуло малокалиберного орудия.
Двор пристани уже с июля месяца охраняется от посторонних; на дворе безлюдно: нет и матросов; непривычное безлюдье настораживает; во двор со всех углов натыканы пулеметы; воздух кажется разреженным.
Сейчас осторожно сгружают второй батальон Советского имени Марата полка (это тот батальон, что был отправлен на пароходе). Небольшой пароход, везший красноармейцев, подошел незамеченным из города; город и Кремль были расположены вниз по течению реки, пароход пришел сверху; да и не до того. Но такова была сила этой духоты, разреженности, душившей и жегшей, что говорили хриплым шопотом, каким разговаривают в церквах старосты у свечного ящика. Сгружаясь, сбивались в закрытых помещениях: в складах, в конторе пристани, полурота осталась даже в каютах, дрожащих вместе с жаркой работой машинного отделения.
Красно-зеленая масса красноармейцев густо приправлена синими матросскими воротниками.
Повесть:
- "Утром приходила делегация от офицеров. Завели музыку: "Вы за что? Вы за кого?". Нас матросов мало. Некоторые сдрейфили было. Офицеры, конечно, заливают, что все рабочие против Советской власти и хотят Учредительное Собрание".
- Ну, а вы что?
- "Нас, матросов, мало. Мы - ничего. Сказали, что как рабочие, так и мы. Прямого, конечно, ничего не дали понять, но сказали, что против рабочего класса мы не пойдем. Потребовали, чтобы нынче вечером разрешили собрание союза металлистов на заводе, мы там устроим совещание".
- Ну, что же, разрешили?
- "Сначала они закобенились. Но у нас в морской коллегии член товарищ Болтов, так тот их вокруг пальца обвел. "Да вы, - говорит, - не бойтесь". Те конечно: "Мы и не боимся. У нас сила". Ответа они прямого не дали, не запретили, а раз не запретили, то значит, можно собрание".
Красноармейцы куражатся.
- Значит, то да се, а так сказать, ничего особенного, в сущности говоря.
- Ну, теперь, конечно.
- "Что "конечно". У нас тут нашлись сачки, провокаторы, человечка три. Баломутят братву: нас мало, рабочие за них, надо итти присоединяться. А тут мы еще военного комиссара в трюме спрятали. "Так его, говорят, надо выдать". Подлецы. Ну, с ними долго Болтов не разговаривал. Их взяли и отвезли на баркасе к морю".
- Зачем?
- "Плавать учиться. В мешки еще здесь зашили, чтобы видели и не шебаршили. Баркас еще обратно не приходил".
Остро разнесся запах гретых консервов.
Сели обедать.
Шопот.
Проклятья:
В Бога.
В веру.
В крест.
В красной лакированной кают-кампании вооруженного судна "Молния" бело, как в ацетиленовом фонаре, от бледных лиц, волненья, тика и того пониженного шопота, который бьется во всех углах пристани, а главное от льющейся в иллюминаторы свинцовой сырости, которую сообщает солнечным лучам речная гладь.
- Придут опять или не придут до вечера?
- Забыли.
- Нет, не придут теперь. Третий час. Засуматошились. Не так-то легко взять одну инструкторскую школу.
- Эх, товарищи, что делает наша дезорганизация. Ведь нас, благодаря этому факту, голыми руками берут. Прежде всего надо держать связь. Ведь мятежники скопом нас одолели. А не соберись они скопом... Или мы бы были организованы...
Из трюма, спрятанный там с утра, пришел губвоенком Лысенко, он сбрил бороду, отчего стал малорослым и малолицым до неузнаваемости.
- Надо, товарищи, спасать положение.
Он твердо упирается в привинченный к полу стол.
- Завтра будет поздно. Войска, обещанные Калабуховым, пришли. Сегодня ночью надо, во что бы то ни стало, пробиться в Кремль.
- Легко вам говорить, тов. Лысенко. Как пробиться? Это не то, что, имея гарнизон, коммунистический отряд, роту чрезвычайной комиссии и инструкторскую школу, до мятежа довести город.
- Тов. Болтов, сейчас не пререкаться надо.
- Есть. Замолчал.
- Пробиться нужно и пробиться можно. Надо снять белогвардейский караул у ворот. Матросов могут пропустить, - ну, сказать, что они делегация, что ли. Их как своих считают.
- Я пойду, - сказал Болтов.
Еще никто не видит ночи. Поэтому все слова падают как пустые, полые, несбыточные. Но говорить о словах кто же будет?
- Э-э! Эге!
Мятеж закурился.
Мятеж вышибает за садами, поверх клубящейся зелени, синие мягкие шары дыма, вот уже раза два багровое пламя проливалось в голубое половодье осеннего неба.
- В чем дело?
Из города прибежали разведчики.
- Выжигают инструкторов.
Солнце уже свисало вправо, уже у обрубленных теней стали появляться ноги и из-за косого плеча вырастала голова; день от дикого, бешеного побеления, что было в полдне, стал наполняться какой-то густотой и до того раскалился, что начал рыжеть, при чем явно было, что он скоро охладеет, ибо так продолжаться дальше не может. В воздухе появился липкий и сухой запах, напоминающий смолу, смолой обесцвечивалась рыжеватость: пожары разыгрывались.
- Поручик Антипьев, сформируйте полуроту. Мне донесли, что на вокзал прибывают откуда-то большевистские части.
- Капитан Дуклеев, вы поведете туда же свой офицерский взвод.
Антипьев вышел на Кремлевскую площадь и начал, как на огороде, выпалывать солдат.
Не идут.
- Их - сила.
- Ничего, братцы, справимся. Завтра придет и к нам смена.
Краснолицый и плечистый штабс-капитан Солоимов хрипло ошарашил разговаривающих каким-то желтым визгом:
- Не рассуждать! Будете разговаривать, - вас перережут как баранов.
Минуты через три он привел Антипьеву целый взвод.
- Ведите и не позволяйте этим мерзавцам лясы точить. Они на шею сядут.
Антипьев засмеялся.
- Я с ними не на действительной службе: четыре года. Не успеют сесть. Я в бой иду, а там надо беспрекословно...
- Тем более, поручик. С богом!
Штабс-капитан Солоимов вернулся в консисторию.
- Разрешите доложить, господин полковник.
Не дожидаясь:
- Г.г. офицеры желтороты и миндальничают. А к вокзалу надо больше солдат. Там хороший эшелон, считать не меньше батальона. Нам надо два.
- Капитан Солоимов, вам защищать Козий Бугор.
- Слушаюсь, господин полковник.
Он повернулся к офицерам.
- Довольно в штабе сидеть. Здесь не парламент. Формировать части.
Идут за офицерами разрозненным шагом, винтовки несут как дреколье.
Козий Бугор от обезумевшего Кремля отодвинулся, загородился заметно лишними.
- Чорт ее знает, даль какая! - улицами.
- "Далеко от базы". - по улицам уже издали сеялась перестрелка
"Молодец Крамаренко"! - и Антипьев погрузился в напряженную ходьбу.
- Ложись.
Козий Бугор - растянутая плоская возвышенность, отороченная с одной стороны полотном железной дороги - серым забором, в сером этом поясе красный кирпичный вокзал казался тусклой пряжкой; с другой стороны Бугор был обрезан рядом серых же домишек, пучащих пузыристые стекла на глинистый пустырь. Домишки эти теперь присели смешно и жалко - безответной толпой, моргая зелеными ставнями.