Воспринять идею конституционной реформы гвардеец был еще не в состоянии. Это были выученики петровского самодержавия.
И здесь нам важна не идеология гвардейцев, а их представление о себе как о силе ответственной и контролирующей действия правительства. Ибо Верховный тайный совет был в тот момент именно правительством страны.
События, последовавшие за переворотом, оказались хорошей политической школой для активной, думающей части гвардии. Возвратив Анне неограниченную власть, они получили в ответ шквал беззакония, террор и последовательное национальное унижение.
Михаил Александрович Фонвизин, к сочинениям которого мы уже обращались и еще будем неоднократно обращаться, так определил результаты стараний дворянства: «Не только члены Верховного совета и дворяне, мечтавшие ограничить самодержавие, но многие из тех, которые, усердствуя Анне, противодействовали им, гибли на эшафотах или, высеченные кнутом, томились в холодных пустынях Сибири»[14]. Нам важна здесь не только картина деятельного господства концентрированного деспотизма, но и отношение к этому декабристов, их представление о результатах выступления гвардии в феврале 1730 года.
С точки зрения совершенствования государственной структуры царствование Анны Иоанновны было шагом назад даже по сравнению с временами Екатерины I. Сосредоточение власти в руках чрезвычайно узкого круга лиц — два-три кабинет-министра, могущество неспособного к государственной деятельности Бирона, тупая и вздорная воля императрицы, возведенная в государственный закон, — все это было на виду.
К 1740 году, году смерти Анны Иоанновны, гвардия пришла сильно поумневшей. И было отчего.
С самого начала нового царствования Анна приступила к созданию силы, способной нейтрализовать политическую активность преображенцев и семеновцев. 22 сентября 1730 года издан был указ о формировании нового Измайловского лейб-гвардии полка, а 31 декабря уже начал свою историю лейб-гвардии Конный полк. Упоминавшийся нами Манштейн писал: «Эти два гвардейские полка должны были служить противодействием остальным старым».
Формировались эти полки в полном соответствии с их назначением. Рядовой состав измайловцев набран был на Украине, офицеров велено было указом брать «из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев и прочих наций иноземцев и из русских». Командиром полка стал лифляндец Карл Густав Левенвольде, подполковником англичанин Джеймс Кейт, майорами Иосиф Гампф, Густав Бирон и Иван Шипов. Нечто подобное происходило и при формировании Конной гвардии.
Это была с древних времен известная система создания военно-политической опоры из иностранцев. История знала варяжскую гвардию в Византии, кипчакскую — в Египте, швейцарскую и шотландскую — во Франции. Возникновение иностранной гвардии всегда было симптомом внутреннего неблагополучия государства.
Но Анна и Бирон на этом не остановились. Постепенно из состава старых полков стали выводить дворян и заменять их солдатами простого происхождения.
Власть воспринимала русскую гвардию как естественную оппозицию.
Еще при жизни Анны возникала идея удалить старую гвардию из Петербурга.
После смерти Анны Иоанновны Бирон, назначенный по ее завещанию регентом при младенце Иоанне Антоновиче, правил страной три недели. И это были крайне любопытные недели.
Подспудное, низовое движение в гвардии началось сразу же, как только стало известно, кто возглавит страну.
На следующий день после прихода Бирона к власти поручик Преображенского полка Ханыков говорил сержанту-преображенцу Алфимову: «Что мы сделали, что государева отца и мать оставили? Они, думаю, на нас плачутся, а отдали все государство какому человеку, регенту! Что он за человек? Лучше бы до возраста государева управлять отцу императора или матери». Здесь каждая фраза насыщена смыслом. Гвардии поручик говорит здесь именно об ответственности гвардии за «воцарение» Бирона — что мы, гвардейцы, сделали? Он считает, что гвардия должна была решать проблему власти. Это во-первых. А во-вторых, здесь нет антинемецкой направленности. Ханыков агитирует за герцога Антона Брауншвейгского и Анну Леопольдовну, родителей малолетнего Иоанна.
И далее Ханыков говорил Алфимову о возмущении солдат и инертности офицеров. Но на другой день оказалось, что офицеры вовсе не инертны. Быстро образовалась группа преображенцев и семеновцев, готовых действовать против Бирона в пользу Брауншвейгского семейства. Ханыкова и Алфимова выдал конногвардеец Камынин (что симптоматично — молодая гвардия!), племянник кабинет-министра Бестужева-Рюмина. Он донес Бестужеву, а тот — Бирону.