– Клянусь. Даю честное слово дворянина.
– Решили, там… – Добрынинский перешёл на шёпот, – объявить Корнилова диктатором. Над Россией нависла большевистская угроза. А за большевиками знаете, кто стоит? Немцы! И ваш Керенский ничего сделать не может! Или не хочет! В Ставке его все ненавидят!
Добрынский вспомнил, как в ресторане, в Могилёве, где он обедал, подвыпившие офицеры костерили Керенского. Понятное дело: что у пьяного на языке, то у трезвого …
– Его хотят убить. Да, Владимир Николаевич, убить, как не печально это звучит. Пригласят в Могилёв и убьют. В лучшем случаи – арестуют. Но я, правда, упросил Корнилова повременить с этим. Я, знаете ли, имею кое-какое влияние. Но, я здесь, а плохие советчики у Корнилова там, в Могилёве. Тот же Аладьин. Он же английский шпион. Это все знают, – доверительно сообщил Добрынский, – а иначе зачем он носит английский мундир?
Львов побледнел, лихорадочно теребил бороду. Что же делать?
– Что же делать? – спросил Львов.
– Ждать, – снисходительно сказал Добрынский. – А Керенскому я бы посоветовал взять, в конце концов, власть в свои руки и самому стать диктатором! Окружить себя надёжными советниками, нас с вами, на пример. Вы же ему плохого не насоветуете?
– Разумеется.
– Ну вот.
В голове у Львова сразу же закружились различные планы и проекты. Как хорошо бы было стать советником при диктаторе Керенском. И тут же пришло решение: ехать в Петроград.
И вот 22 августа Львов в Зимнем дворце на приёме у Керенского. Министр-председатель ещё не отошёл полностью от шока, вызванным Московским совещанием, министров-то не очень и принимал, а Львова почему-то принял. Возможно, ему захотелось услышать лесть в свой адрес и немного отойти от впечатлений Московского совещания.
После взаимных приветствий Львов сразу перешёл к делу, Керенский заметил, что он очень волнуется и насторожился.
– Я к вам, милейший Александр Фёдорович, по поручению.
– От кого? – недоверчиво, но с интересом спросил Керенский.
– Этого я не могу вам сказать. Пока. Но я же ваш друг, Александр Фёдорович, неужели вы мне не доверяете? Если я пришёл, значить всё серьёзно. Просто так не пришёл бы, поверте. Я не решился бы отрывать от государственных дел такого великого человека, как вы, Александр Фёдорович.
«Кто, интересно, прислал этого дурака?» – подумал Керенский, а вслух сказал:
– Что ж, я вас слушаю, Владимир Николаевич.
– На кого вы намерены опрется в своей борьбе, Александр Фёдорович? Петроградский Совет против вас. Он насквозь большевицкий, и все его постановления против вас.
– Мы игнорируем все эти постановления. Мы народное правительство, мы опираемся на народ.
– Да, негодование на Совет растёт и может выразиться в резне.
– Ну и отлично! – обрадовался Керенский, вскочил с кресла и заходил по кабинету. – Народный гнев! Мы тогда снимем с себя всякую ответственность!– Керенский правой рукой изобразил красивый жест. – Наша вина будет лишь в том, что мы не смогли сдержать общественное негодование. Если нашему народу надоела это двоевластие, то мы умываем руки!
– Но первая кровь может быть ваша, Александр Фёдорович.
Керенский остановился и заметно побледнел:
– Моя? Что вы имеете в виду, Владимир Николаевич?
– Во всём, что происходит в стране, обвиняют вас. Стране нужен порядок. И вся надежда только на вас, милейший Александр Фёдорович. Но, к сожалению, не все так считают.
«Они, что предлагают мне стать диктатором?» – думал Керенский. – «От кого, всё-таки, он послан?»
– И что вы мне предлагаете, Владимир Николаевич?
– Порвите с Советом!
– Вы хотите, что бы я предал революцию?
– Нет. Я желаю, что бы вы подумали о России. Мы желаем!
– И кто же это мы? – улыбнулся Керенский. – Союз георгиевских кавалеров?
– Патриоты России, общественные деятели.
– Общественные деятели бывают разными.
– Это, во-первых, конституционно-демократическая партия, во-вторых, торгово-промышленники, в-третьих, это казачество, в-четвёртых, армия, верная вам, и, наконец, союз офицеров и многие другие.
– Я не могу понять, Владимир Николаевич, кого вы представляете и что вы от меня хотите?
– Протяните руку тем, которых вы от себя отталкиваете.
– Я не совсем понимаю вашу мысль.
– Могу ли я начать переговоры от вашего имени с теми, с кем сочту необходимым?
– Я не знаю, от кого вы посланы. Они вам, наверное, делегировали некие полномочия.
– Разумеется.
– Вот в рамках этих полномочий и действуйте. А я вам ничего поручить не смогу.
– При следующей встрече, я вам сообщу, от кого я послан.
– До свидания, Владимир Николаевич.
– До встречи, милейший Александр Фёдорович.
Львов этим же вечером уехал в Москву, где встретился со своим старшим братом.
– Коля, – заявил он ему, – меня вызывал к себе Керенский. Я только что из Петербурга. Из Петрограда. Александр Фёдорович решил, что для борьбы с большевиками нужно опереться на общественных деятелей правого толка. И создать новый кабинет правительства он поручил мне. Я надеюсь на твою помощь, на твои связи и твой вес в торгово-промышленных кругах. Всё-таки ты входишь в руководство Торгово-промышленного союза.
Львов-старший решил, что кто-то из двоих сошёл с ума: или Керенский или его несчастный младший брат. Скорее всего, младший брат.
Вечером в гостиницу, где проживал Львов, зашли Добрынский и Аладьин. Владимир Николаевич встретил их в приподнятом настроении духа.
– Ну-с, друзья мои, всё складывается как нельзя лучше. Моя миссия у Керенского прошла успешно. Александр Фёдорович согласен изменить состав правительства. И, при необходимости, даже уступить своё место министра-председателя тому же Корнилову.
– Ну, слава Богу, – вздохнул Аладьин, – мы можем избежать крови.
Аладьин недавно вернулся из-за границы и толком не знал, что представляет собой Владимир Николаевич Львов.
– Да, и всё благодаря мне, а вы не верили.
– Хорошо, что Керенский уступит своё место, – сказал Добрынский, – и, может быть, его не убьют.
– Это вы к чему? – спросил Львов.
– В Ставке склоняются к военной диктатуре и многие настаивают пустить Керенского в расход, а может быть, ещё и Савинкова.
– Откуда такие сведения? – насторожился Аладьин.
– Из надёжных источников, Алексей Фёдорович, из надёжных, – сказал Добрынский и победоносно посмотрел на своих собеседников.
– Я немедленно еду в Могилёв, – сказал Владимир Николаевич.
– Я с вами, – поспешно сообщил Добрынский.
На следующий день, 24 августа, генерал-майор Половцев, командующий войсками Петроградского военного округа, видел Львова и Добрынского на перроне в Могилёве, но не предал этому ни какого значения: мало ли зачем люди приезжают сюда. Могилёв фактически стал второй столицей России.
С вокзала приятели направились в гостиницу «Париж», где их ждал писатель и журналист, донской дворянин, есаул Родионов Иван Александрович.
Беседа разгорелась довольно таки бурная. Пятидесятилетний есаул сразу же стал обвинять правительство вообще и Керенского в частности.