– Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.
– Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?
Подошёл Вырубов, аппарат в это время выбивал:
– Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего отъезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас.
– Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?
– Во всяком случае.
– До свидания, скоро увидимся.
– До свидания.
Керенскому вручили распечатку переговоров.
– Вот, Василий Васильевич! – махал Керенский перед лицом Вырубова. – Вот!
Что «вот» Вырубов не понял. На лестнице встретили Львова, поднимавшегося к ним.
– Что, Александр Фёдорович? Я не обманул вас? Я оказался для вас верным другом?
– Разумеется, Владимир Николаевич. Я в вас никогда и не сомневался.
Керенский пригласил Львова с собой в Зимний дворец, где он и был арестован и заключён под стражу там же во дворце.
В Малахитовой гостиной Зимнего дворца собрались все члены Временного правительства. Керенский вошёл туда радостно-возбуждённый. Он сходу прочитал «ультиматум Корнилова», составленный Львовым и телеграфные ленты переговоров с Корниловым.
– И что из этого следует? – спросил Кокошкин.
– Это мятеж, Фёдор Фёдорович! Он предъявляет мне ультиматум.
– Не вижу даже тени мятежа. Я понял, что Корнилов предлагает договориться. А в Ставку он вас зовёт, наверное, в целях вашей безопасности.
– Он меня хочет там убить!
– Что бы все лавры убийства Керенского достались только ему и больше никому! – в словах Кокошкина послышалась издёвка.
Керенскому на это ответить было нечего – действительно глупо.
– Это мятеж, – упрямо повторил Керенский, – и я требую себе диктаторских полномочий, для его подавления.
– Чем давить будите, Александр Фёдорович? Корнилову есть чем задавить большевиков в случаи их выступления. А вы чем задавите Корнилова?
Члены правительства зашумели, все их выступления сводились к одному: раскол правых сил допустить нельзя, с Корниловым надо всё урегулировать мирным путём.
– Тогда я уйду к Советам, – обиделся Керенский, – буду их вождём.
– Думаю, что Ленин будет принципиально против, – сказал Кокошкин. – Нет, всё-таки вы хотите стать Александром IV, товарищ Керенский. Или лучше – господин Керенский?
– Ах, оставьте, – отмахнулся министр-председатель и вышел из зала, хлопнув дверью, но тут же вошёл опять.
– И всё-таки, я настаиваю исключительных полномочий для себя и право формировать кабинет министров по своему усмотрению.
После этих слов наступило гробовое молчание.
– В таком случаи, – сказал Кокошкин, – я не считаю себя возможным оставаться в правительстве и прошу принять мою отставку.
– И мою! И мою! – загалдели министры.
– Хорошо! – твёрдо сказал Керенский. – Я принимаю ваши отставки, но прошу оставаться на своих местах и работать вплоть до моих особых распоряжений.
– Нет, – сказал Кокошкин, – уходить, так уходить. Я ухожу. Кто со мной?
Его поддержал однопартиец, министр путей сообщения Юренев.
Первая искра бунта.
Остальные согласились работать дальше. Впрочем, Кокошкин и Юренев тоже вскоре вернутся к совместной работе в правительстве.
Керенский вернулся к себе под утро, продиктовал телеграмму Корнилову и потом долго пел любимые арии из опер. Его апатия испарилась, он опять стал тем Керенским, каким был полгода назад в дни революции. И то, что опереться ему по-прежнему не на кого, он как-то не учёл.
10
Рано утром на следующий день, 27 августа, в Ставку из Петрограда пришла телеграмма:
«Генералу Л.Г. Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего и немедленно прибыть в Петроград. Обязанности Верховного главнокомандующего временно возлагаются на генерала А.С. Лукомского».
Телеграмма была без номера и подписана весьма скромно: «Керенский».
– Ничего не понимаю, – удивился Корнилов. – Как вы думаете, что бы это значило, Александр Сергеевич?
Лукомский повертел в руках телеграмму и сказал:
– Верховный главнокомандующий не подчиняется ни военному министерству, ни, тем более, какому-то Керенскому, а только правительству. Я же лично не считаю возможным брать на себя обязанности Главнокомандующего.
– Да, обстановка такова, что я должен оставаться на своем посту до конца. Я должен добиться, чтобы Временное правительство провело в жизнь мои требования. Пошлите сейчас же телеграмму Крымову, чтобы он ускорил сосредоточение своих войск к Петрограду.
Были вызваны Завойко, Аладьин и Филоненко. Филоненко прочитал ещё и распечатку переговоров.
– С кем вы разговаривали, Лавр Георгиевич, и о чём?
– Что тут не понятного? С Керенским и Львовым. О приезде его и Савинкова сюда.
– Вы уверенны?
– Да.
– Савинков об этом знает?
– Наверное, знает.
Савинков ничего не знал.
– Телеграмма какая-то странная, – засомневался Аладьин.
– Главнокомандующий может быть смещён только постановлением правительства, – заметил Завойко.
– Быть может, уже нет никакого правительства, – сказал Аладьин.
– Как нет? – удивился Филоненко.
– А так! Керенский стал единоличным правителем.
– Так, – засуетился Филоненко, – я должен немедленно ехать в Петроград.
– Зачем? – не понял Аладьин. – Если вы понимаете, что произошло, то вы как честный человек должны обо всем телеграфировать Временному правительству и остаться при генерале Корнилове.
– Нет, я должен, – упёрся Филоненко, – лично доложить Савинкову.
– Бежите с корабля? – поинтересовался Завойко.
– При чём здесь это? – обиделся Филоненко. – Я останусь только в том случаи, если меня арестуют.
– Я вам, Максимилиан Максимилианович, – сказал Корнилов, – запрещаю куда-либо ехать.
– Тогда я считаю себя арестованным. Буду сидеть здесь в вашем кабинете и с места не сдвинусь!
– Сидите, – разрешил Корнилов, – вы мне не помешаете.
– Так что будем делать, Лавр Георгиевич? – спросил Завойко.
– Ждать, – ответил Корнилов. – Телеграмма это или ошибка, что-то перепутали, или телеграф захвачен большевиками.
– Тогда тем более Крымов должен идти на Петроград, – сказал Завойко.
– Так он и идёт, – сказал Аладьин. – А что если, Лавр Георгиевич, это действительно Керенский? Почему бы вам с ним не связаться?
– Тогда получается, что он меня просто вышвырнул, как щенка белогубого! – вскипел Корнилов. – Меня боевого генерала! Кто я и кто он! Нет, ждём. Хотя, впрочем, пусть Александр Сергеевич напишет телеграмму Керенскому. Посмотрим, что ответят. Василий Степанович, – обратился он к Завойко, – помогите ему.