Снова, как и при записи на магнитофон, он заверял, что я ему симпатичен. Защитник попросил разрешения задать Бэру несколько вопросов.
– Мистер Бэр, вы не заявляли властям о вашем госте из восточной зоны?
– Нет.
Собственно, этот факт уже был подтвержден Си Ай Си. Защитник продолжал:
– Но как бывший сотрудник Си Ай Си, разбирающийся в подобных вопросах, вы обязаны были заявить об этом?
Бэр, не подумав, под присягой ответил:
– Я не видел для этого никаких оснований. Наши разговоры были совершенно безобидными.
Судья помрачнел. Заерзали на своих стульях смущенные представители Си Ай Си. На меня никто не решался взглянуть.
Защитник установил:
– Это признание единственного свидетеля обвинения опровергает все улики и доводы против обвиняемого.
В тишине раздался скрипучий голос судьи. Переводчица перевела:
– Суд сам решит, что безобидно, а что нет.
Я переглянулся с защитником: судья яснее ясного дал понять нам, что факты не имеют никакого значения. Мою судьбу решает политическая цель процесса: внушить страх всем, особенно бывшим офицерам и солдатам, кто вздумает в Западной Германии бороться за единство и мир.
Объявили перерыв. Из комнаты судьи вышла женщина лет тридцати, направилась прямо ко мне и сказала:
– На Западе живется куда лучше, чем за «железным занавесом». Я думаю, вы не сможете этого отрицать.
– Нет, я не могу с этим согласиться. Во всяком случае мне жилось за «Железным занавесом» лучше, чем здесь.
Разговор оборвался. В этот роковой час я был против любых, пусть даже чисто тактических уступок.
Следующее заседание назначили на завтра. Зная, что предвидятся новые свидетели, защитник попросил отложить начало заседания хотя бы на полчаса: ему необходимо по делам одной из подопечных фирм побывать в нотариальной конторе. До его прихода за эти полчаса можно провести положенные формальности с новыми свидетелями.
– Извольте быть здесь так же точно, как я! – потребовал генеральный прокурор доктор Ноггль.
Тогда защитник обратился к судье Фуллеру:
– Высокий суд, у меня еще одно серьезное дело, где речь идет о миллионах!
Вместо судьи снова ответил доктор Ноггль:
– Может быть. Но здесь речь идет о большем! – он с ненавистью взглянул на меня.
Защитник, обычно выдержанный и спокойный, возбужденно воскликнул:
– Ни на одном процессе со мной не обращались так скверно, как на процессе полковника Петерсхагена!
– Во всяком случае завтра вы обязаны быть ровно в девять, иначе вас не допустят! – заключил доктор Ноггль.
Все встали: судья покидал помещение.
Измученного, в наручниках, вместе с уголовниками меня вернули в полицейскую каталажку. Отдыха не было. Кололо сердце, в горле что-то клокотало. Я задыхался в спертом воздухе. Но надо выдержать до конца. Только бы скорее кончился этот мрачный фарс.
На следующий день ровно в девять, одновременно с новыми свидетелями, явился и мой защитник. Он боялся рисковать своим положением сотрудника американцев. Да, смирись или подыхай с голоду!..
Формальности, предшествовавшие допросу свидетелей, длились целую вечность. Защитник покраснел от негодования.
– Я бы давно подписал договор и был здесь! – зло бурчал он мне, как будто в этом виноват я.
Что за свидетели и зачем они вызваны – для меня было загадкой. Эту таинственную процедуру проводил доктор Бауэр. Я только понял, что свидетели были баварскими чиновниками среднего ранга.
– Что у вас общего с ними? – с упреком спросил меня доктор Кислинг.
Мне нечего было ответить – я сам недоумевал.
Оказалось, что находящийся на американской службе немецкий прокурор доктор Бауэр подошел к делу с прославленной немецкой пунктуальностью. Чиновники должны были заявить, что мой межзональный паспорт – фальшивый. Но доктор Бауэр – гражданин Федеративной Республики Германии, проникшийся американским образом мышления, – вынужден был убедиться, что эти простые люди остались немцами. Под присягой они подтвердили подлинность паспорта, выписанного на мое имя, и достоверность подписей официальных лиц. Доктор Бауэр настаивал:
– Может быть, подпись все-таки поддельная?..
– Я считаю ее подлинной, – упорствовал баварец.
Разочарованный молодой прокурор, испуганно заглядывая в глаза своему американскому шефу и кормильцу, заикаясь, начал что-то бормотать о современных технических средствах, о графологии и прочем. Попытка запутать свидетелей доктору Бауэру не удалась. После долгих расспросов правдолюбивых баварских чиновников очень нелюбезно отпустили. В суде снова воцарилась ледяная атмосфера.
Мои старые сослуживцы – генерал граф фон Габленц и полковник Веллер, вызванные в качестве свидетелей, ждали в коридоре уже несколько дней. Каждый раз меня в наручниках проводили мимо них. Через защитника я попросил их присутствовать на заседаниях. Но американская разведка никого не допускала на открытые заседания. Итак, процесс показательный, но – без публики. В этом «свободном мире» я решил защищать себя до конца, не обращая внимания на угрозы Си Ай Си.
Защитник передал моим бывшим товарищам просьбу прислать мне немного фруктов. Они тотчас купили апельсины, лимоны и ландрин и, по указанию Си Ай Си, все сдали в тюрьму. Всем уголовникам до приговора разрешались передачи, но я своей так и не получил.
Очередной день процесса. Габленц и Веллер по-прежнему ждут в коридоре. Молча шествую в наручниках мимо них. Опять в зале какие-то свидетели, которых я не знаю, – чиновники почты и железной дороги. Зачем их вызвали? Защитник вопросительно смотрит на меня. Пожав плечами, шепчу:
– Понятия не имею.
И снова режиссер представления доктор Бауэр с важным видом носится взад и вперед. Притащили стопу каких-то пакетов. Все они одного формата, аккуратно перевязаны.
К моему удивлению, меня снова вызвали к столу свидетелей, напомнили о значении клятвы и так далее. Доктор Бауэр спросил:
– Вы прибыли поездом номер сто пятьдесят? Этого я, конечно, не мог знать. Стали выяснять и, наконец, установили, что 8 ноября 1951 года в 14 часов 49 минут я выехал из Берлина с Восточного вокзала. – Is that correct? – спросил меня по-английски доктор Бауэр, немец.
Переводчица невозмутимо перевела:
– Это правильно?
– Конечно, правильно. Я этого не отрицал.
– Значит, вы прибыли поездом номер сто пятьдесят? – Пухлое детское личико доктора Бауэра просияло. – Благодарю, обвиняемый, достаточно. – Он отпустил меня жестом победителя.
Очередь дошла до почтового чиновника. Бедняга от волнения едва лепетал. И снова повторилось представление: номер поезда и так далее. Все – с немецкой пунктуальностью, за американские сребреники. Чиновник был в поезде номер 150 дежурным, готовил почту. Он торжественно поклялся, что эти таинственные пакеты, находясь в почтовом вагоне, в двадцать четыре ноль-ноль миновали зональную границу возле Пробстцелла.
– Они показались мне подозрительными. Все одинаковые и отосланы из восточной зоны!..
Доктор Бауэр, сияя, резюмировал: под присягой доказано, что пакеты доставлены тем же поездом номер 150, с которым прибыл обвиняемый. Теперь странный юрист перешел к содержимому пакетов. В них лежали экземпляры «Белой книги», изданной Национальным советом Национального фронта. Доктор Бауэр угрожающе прочел заголовок:
– «Белая книга о политике американо-английских интервентов в Западной Германии и о возрождении германского империализма».
– Гнусные нападки на американскую политику в Германии! – злорадно выкрикнул генеральный прокурор Ноггль.
Упоенный успехом в борьбе против своего немецкого соотечественника, доктор Бауэр спросил меня:
– Обвиняемый, что вы можете сказать по этому поводу?
Я присягнул, что еще не знаком с недавно изданной «Белой книгой» и ничего общего не имею с этими пакетами. Мой раздраженный защитник потребовал вскрыть пакеты и доказать, что все они содержат одно и то же.
Генеральный прокурор доктор Ноггль тут же высокопарно вставил:
– Мы ведем сейчас самый большой и важный политический процесс после 1945 года!
Если это так, то зачем же, дескать, копаться в мелочах?!