Мы переключились на более серьезные проблемы. Альтрихтер вдруг спросил:
– Как вы думаете, можно предотвратить войну?
– Мне кажется, да, – ответил я после некоторого колебания.
– И вы так смело это утверждаете? Весь опыт человечества говорит об обратном! – возразил Альтрихтер.
– Для меня, во всяком случае, ясно, что войны ведут люди. К сожалению, они слишком опытны в этом. Но мы, особенно мы, старые солдаты, разве задумывались когда-нибудь всерьез над тем, как предотвратить войну? Если мы твердо решим покончить с войнами, то найдем и правильный путь.
– Ну и что из этого? Чистейшая теория! Вспомните нашего Бетхера: он отправится в поход, как только дадут сигнал. Куда – ему безразлично. А ведь он не одинок.
Я еще не знал, как возразить Альтрихтеру.
Тут мне внезапно помог Брейер:.
– Значит, надо изменить воззрения людей. Это одна из задач нашего Антифа.
– Простые люди и так не хотят войны, – снова вступил я в разговор.
– Если великие мира сего, зарабатывающие на войнах, не будут стоять у руля, – подхватил Брейер, – войн не будет, Необходимо, чтобы крупные предприятия перешли в руки народа.
– Хм, хм… – задумчиво пробурчал генерал Альтрихтер. – Значит, так, как это делают в восточной зоне? Это меня не радует.
– Моя жена то же самое пишет из Грейфсвальда. Все эти преобразования связаны с потрясениями и жертвами, – сказал я.
– Ну вот видите, что я говорил! – вставил генерал.
– Любая операция мучительна, – возразил я.
– А если при этом пациент подохнет?
– Советский Союз совершил эту операцию в 1917 году и перенес еще немало напряженных моментов.
– И вел к тому же войну! – вмешался вдруг толстый собачник. – Простите, мне наплевать на все, что вы тут говорите. Но я занес ваши имена в свой список и забыл спросить: кого вы хотите – самца или сучку, маленькую Эллу? – похотливо спросил он.
Так прозаически была прервана наша бурная дискуссия. Но это не значило, что она завершена.
Пора было идти ужинать. Альтрихтер чувствовал себя очень неловко.
– Этот толстяк скоро вгонит меня в гроб! – прошептал он, выходя вместе с нами.
Мы полной грудью вдыхали свежий сухой зимний воздух.
– А вот и еду несут.
Несмотря на преклонный возраст, Брейер проявлял живейший интерес к пище.
– Сегодня поверки не будет. Еще рано. Зайдите за мной после ужина, мы немного погуляем, – попросил нас Альтрихтер.
На этом мы разошлись.
С генералом Альтрихтером я снова встретился уже в госпитале. У него разлилась желчь. – как сказал кто-то, оттого, что он «переживает всякую ерунду». А у меня опять не ладилось с легкими, которые были задеты еще во время войны.
Госпиталь находился в добротном здании. В нем было несколько палат с койками и огромными голландскими печами. Одну из палат превратили в столовую для ходячих больных. В госпитале готовили отдельно и кормили лучше, чем в бараках. Возглавляла госпиталь советская женщина-врач. Ей помогали врачи из военнопленных. Среди них был немец по фамилии Гасс и хирург-итальянец, имя которого я запамятовал. За больными ухаживали советские медсестры и военнопленные. Хотя часто утверждали обратное, советские и немецкие врачи, санитары и сестры делали для больных все, что могли. Эта неустанная забота психологически действовала лучше всех лекарств. Для диагностики и терапии в нужных случаях привлекалась клиника Московского университета.
Своего рода idee fixe{17} всех советских врачей была чистота. Каждую неделю предпринималось несколько атак на грязь. Из пленных никто этого не любил, потому что на уборку тратилось много воды и все вещи приходилось складывать на койки.
Наш врач была крепкой полной женщиной, внимательной и добросовестной. Я бы не назвал ее сухим человеком, но смеялась она редко, и только один раз я слышал, как она сердилась.
В нашей палате лежал молодой венгерский граф. Он давно страдал катаром мочевого пузыря. Лечение не приносило ему никакой пользы. Однажды его отправили с сопроводительным письмом в Москву в университетскую клинику. Он безумно обрадовался.