Войдя в кабинет отца, он увидел стоявшего спиной к двери мужчину и, уверенный, что это Джаррет, бросился к нему. Однако, как только мужчина обернулся, Йен понял, что это Джеймс, брат отца.
— Йен? — удивился Джеймс.
— Да, это я, дядя. Вы не видели отца?
— Сам ищу его. Дживс сказал, что Джаррет поехал на верховую прогулку с твоей матерью. Странно, не так ли? Неужели не было другого времени для прогулки? Ведь мы все приехали сюда отпраздновать день рождения твоего отца. А он вместе со своей почтенной супругой носится по полям, как будто все это его не касается. Заметь, нечто подобное происходит каждый год. И заводилой всегда выступает твоя матушка. Сначала Джаррет протестовал, но вот уже два года, как совсем отчаялся и сдался.
Поняв, что дядюшка Джеймс огорчен, Йен поспешил оправдать поведение отца.
— Сэр, моя матушка свято чтит этот день, а потому скорее всего просто решила провести пару часов наедине с мужем.
— Я так и подумал. Но дело не в этом. Понимаешь, Йен, в последнее время меня преследует какой-то непонятный страх. Нет, я не боюсь сражений, перестрелок, всякого рода схваток. Слава Богу, за свою жизнь я много перевидал. То, что тревожит меня сейчас, гораздо серьезнее. Я думаю о мире, в котором мы живем и лишь недавно навели относительный порядок вопреки всем внешним силам, пытавшимся разодрать нас на части. Ведь этому миру грозит смертельная опасность.
— Думаете, дело идет к войне?
— Уверен в этом. И знаешь, Йен, я презираю военную форму, которую ты носишь.
Йен нахмурился. Он прекрасно знал историю своего штата, а также и то, что дядя во время Второй семинольской войны дрался против федеральной армии. Но вместе с тем Джеймс всегда поддерживал дружеские отношения и с офицерами противоборствующей стороны. Бабушка Йена была белой женщиной. А в жилах матери Джеймса текла кровь флоридских индейцев. Его жена была полукровкой, старшая дочь — квартеронкой, другие дети — тоже с примесью крови аборигенов. Иными словами, дядю Джеймса связывали с флоридскими индейцами кровные узы, конкретно — с племенем микасуки. Флоридских индейцев, попадавших в руки федератов, подвергали всяческим мучениям и издевательствам.
— Дядюшка Джеймс, — начал Йен, — вы же знаете, что я…
— Знаю, что твой отец воспитал достойного сына, который никогда не даст в обиду никого из своих родственников. Я люблю тебя, как сына, Йен, но не могу без отвращения смотреть на твой мундир. Потому что боюсь за наше будущее.
Йен посмотрел в глаза Джеймсу.
— Есть возможность в корне изменить всю ситуацию, как уже и случалось раньше. Ведь всегда можно достигнуть компромисса…
— Конечно! Но не ты ли рассказывал мне о кровавом побоище в штате Канзас, ставшем результатом одного такого компромисса?
— Да.
Джеймс внимательно оглядел племянника.
— Ты что-то слишком мрачен для счастливого жениха. Прими мои извинения: в такой день нам не следовало бы выяснять отношения. Особенно по политическим вопросам. Ведь ты женился на дочери Тедди Макманна? На той самой очаровательной нимфе? Поздравляю вас обоих, желаю счастья и терпения.
— Кажется, вы не одобряете мой брак, дядюшка Джеймс?
— Я живу в довольно уединенном месте. Твоя жена, в сущности, выросла вместе с моими детьми. Ты это знаешь. Она следовала за тобой повсюду с самого детства.
— Помню.
— Я очень люблю Элайну и очень хорошо ее знаю. Поэтому считаю, что вы достойны друг друга.
— Это я уже слышал. Дядя Джеймс, это комплимент или вы хотите обидеть меня?
— Не ищи в моих словах того, чего в них нет. Йен. Лучше послушай меня. Брент собирается завтра утром в Южную Каролину. Сидни, тетушка Типа и я хотим поехать с ним и остаться там на месяц. А Джерома попросим пока присмотреть за нашим южным имением. Брента пригласили поработать в новом госпитале, что неподалеку от старого дома твоего двоюродного брата. Сам он тоже туда приедет и поселится насовсем.
— Я не знал об этом.
— Он, возможно, не успел сказать тебе. Тем более что после приезда в Симаррон тебя постоянно не было дома. — Джеймс снова взглянул на Йена и, потянувшись, сказал:
— А сейчас я хотел бы прокатиться верхом.
— Если не возражаете, я поеду с вами.
— Но ведь твоя юная супруга будет скучать! — удивился Джеймс.
— Не будет. А мне очень хочется объехать напоследок вокруг Симаррона.
Они спустились на лужайку и пошли к конюшне. Оглянувшись на дом, Йен снова почувствовал тот же странный страх. Не за себя, а за тех, кто жил в этом доме. В его родном штате. Они были довольны. Счастливы. И даже не подозревали, что очень скоро все может измениться…
Глава 8
Элайна и сама толком не знала, за что так разозлилась на Йена. До такой степени, что готова была разорвать его на части. Ей хотелось остаться одной. И он предоставил жене такую возможность. Но утром появился, стряхивая с себя сено. Сказал, что спал на сеновале.
Но с кем?
Конечно, Элайна не была безумно влюблена в молодого Маккензи, но это задело ее за живое. Уязвило женскую гордость и самолюбие. Она подумала, что единственной женщиной, которая согласилась бы разделить с Йеном ложе на сеновале, была Лавиния.
В Симарроне все члены семьи Маккензи считали, что Йен поступил честно и благородно, женившись на Элайне, ибо спас доброе имя девушки. И это, конечно, правда.
Но… Черт побери! Куда он подевался, этот ее нежданно-негаданно обретенный супруг? В первую половину дня Элайну это не слишком беспокоило. Она отлично провела время, беседуя со своим отцом, тем более что тот ни о чем ее не расспрашивал. И очевидно, был уверен, что все идет так, как надо. Его дочь вышла замуж за честного и в высшей степени порядочного человека. Большего желать, казалось, просто невозможно…
Однако, когда день начал клониться к вечеру, Элайну охватило беспокойство. Она вдруг почувствовала себя покинутой, как это, впрочем, и было. Час шел за часом, а Йен все не появлялся. Это приводило Элайну все в большее смятение.
В столовой накрыли стол для ужина. Но место молодого Маккензи пустовало…
Покончив с трапезой, Джеймс удалился в библиотеку, прихватив с собой бутылку бренди. Элайна и Тара вышли на крыльцо полюбоваться закатом.
— Мы всегда любили смотреть на закат, — призналась Тара. — Но мне почему-то казалось, что в центре Флориды у нас не будет такой возможности. Я воображала, что здесь только болота, кишащие крокодилами, и жестокие туземцы, ничуть не похожие на тех индейцев, к которым мы с мужем привыкли у себя дома.
— Среди них я выросла, — усмехнулась Элайна, — а потому не боюсь ни тех, ни других. Зато здесь столько солнца, воды, лесов! Я не могу жить без всего этого.
— Что ж, тогда вам вдвойне повезло: вы вышли замуж за местного плантатора, а потому солнце, тепло и вода навсегда останутся при вас.
Посидев еще немного на крыльце, Тара поднялась и, пожелав Элайне спокойной ночи, удалилась к себе. Девушка осталась одна… Совсем одна…
И сразу ей стало тоскливо. Элайна подумала, что совсем не нужна своему супругу. Он не хочет даже близости с ней! Видимо, считает, что и так сделал слишком много, женившись на девушке ради спасения ее доброго имени.
Еле сдерживая слезы, Элайна бросилась на второй этаж, в комнату Йена. Но у двери остановилась в нерешительности. Ей вдруг захотелось очутиться подальше от Симаррона. Что, если сейчас же убежать отсюда? Куда-нибудь далеко-далеко. Все равно куда… Только чтобы не видеть этого дома, эту семью и мужа, внезапно свалившегося на ее голову… Но зачем бежать от супруга, который, судя по всему, и сам не собирается возвращаться домой?
Она все-таки открыла дверь и вошла в комнату. В дальнем углу стояла горячая ванна; над ней колдовала Лили. Сердце Элайны наполнила сладкая истома. Черт возьми, какое блаженство ожидает ее! Опуститься в теплую, ласкающую тело воду! Что может быть прекраснее!
— Лили, милая, вот спасибо! Это как раз то, о чем я только что мечтала!