"Любишь... - подумала Лека. - Кого ты вообще любишь, Крот? Один продает своих воспитанников, другой их покупает. Пытаешься изобразить из себя доброго дядюшку, благодетеля? Может быть, ты еще и меценат? Отстегиваешь бабки на какую-нибудь спортшколу? Может, еще и на церковь жертвуешь? Никому не будет счастья от твоих грязных денег, скотина! Ну расскажи теперь, как ты Демида пытался втянуть во все это дерьмо. Для его же счастья, разумеется!"
- Вот. И про Демида теперь, - продолжил Крот, словно уловив мысли Леки. - Увидел я его снова не скоро. Опять повязали меня. Хищение государственной собственности. Вот бляха-муха! Знаешь, уж как загремел один раз на зону, считай - дорожка проторена. Хотели мне максимальный впаять. Как рецидивисту. Хрен вот вам! Выкрутился, получил опять-таки три года. Тюрьма-то она знаешь какая? Все с воли покупается. И грев оттуда идет, и срока определяются - все за бабки... - Крот задумчиво посмотрел на перстни, вытатуированные на пальцах. Их было три - по числу отсидок. - Ладно... Вышел. Андропов как раз помер. Он тут пытался гайки закрутить, да здоровья не хватило. Стало быть, опять вольница началась, шаляй-валяй. При Черненке. При нем только ленивый не крал. Ну а я думаю себе: "Все, хватит, Крот. Ты свое отсидел. Умные люди не сидят. Ты же всю эту кухню изнутри знаешь - кто как работает, кто кому и сколько в лапу дает, кто деньги получает, а кто срок очередной. Больше ты не замажешься".
И стал я подбирать себе ребяток умных. Сама понимаешь - пришел с зоны гол сокол, на хрен он кому нужен! Работенку подкинуть - это пожалуйста, а если сам в паханы лезет - это уж западло! "Все места блатные расхватали" так вроде в песенке поется? Пришлось кое-кого подвинуть... Особенно черных я не любил. И не люблю. По мне, так от них все паскудство идет. Нецивильные они люди!
"Ну-ну, - снова ухмыльнулась про себя Лека. - Черные, значит, бяки, а Крот у нас - носитель добра и света". Ни от кого она не слыхала столько слов о чести, правилах, о хороших и плохих людях, как от воров. Лека знала, что по старым воровским законам разделение блатного народа по национальному признаку очень не приветствовалось и обычно Крот не проявлял так открыто своей ненависти. Но сейчас стесняться было некого.
- Худо-бедно, а занял я свое место. Года два заняли эти разборки. А тут и перестройка подвалила. Кооперативы стали появляться, индивидуальная трудовая деятельность. Цеховики наши подпольные, которых мы все эти годы на корме держали, живо на поверхность рванули. Ур-ра! Гласность и всякое такое. Только я живо смекнул, что не время еще рожу свою показывать, дело свое в открытую ставить. Кооперативщиков, которые прикрытия хорошего не имели, живенько начали щипать все кому не лень. И государство, и ракетчики, и шваль всякая. Что ж поделать - сами ко мне люди пошли. "Разберись, мол, Крот. Лучше уж с тобой дело иметь, чем с дерьмом этим залетным". Ладно, для хорошего человека ничего не жалко...
Команда у меня подобралась хоть куда. А вот запала душа на Дему. Очень мне хотелось заполучить его к себе. Это уж потом я смекнул, что это тот самый, которого я пацаном у Гриши видел. А сначала услышал: есть, мол, такой Динамит - везунчик необыкновенный. Тогда ведь времена уже переменились. Оружия у людей до черта стало. Какая разница, каратист ты или нет, если пушку на тебя наставят и пулю в башку. И пикнуть не успеешь! Так вот, слухи шли, что этот Динамит от пули заговоренный. Хоть ты в него из пулемета стреляй - попасть не сможешь!
К тому же многие глаз на него положили. В том числе недруги кое-какие мои. И я должен был успеть первый. Потому что не верил, что удастся ему остаться самому по себе. А в конкурентах видеть мне такого человека не хотелось.
Говорили мне, правда, что Динамит этот, мол, странный немножко. Что, мол, не любит он нашу братию блатную до ужаса и не согласится работать со мной ни в жизнь. Но это меня мало волновало. Потому что я уже навел справочки - побывал он в нескольких делах. Дружки его просили, а он не мог им отказать, друзьям своим. Такой уж человек был. Ну а раз уж попробовал на зуб работенки нашей - считай, полдела сделано. Против денег никакой человек не устоит. Главное, правильную цену дать.
И вот тут-то у меня облом вышел. Много раз меня обламывали, но чтоб так обидно, как пацан этот, Динамит, еще не помню. Приехал я в зал, где он тренировался. Я в костюме, на машине хорошей, с ребятками своими навороченными. Тут, знаешь, надо себя сразу показать - без форсу лишнего, но чтоб видно было, что хозяин - человек солидный, не лох какой.
Стою в двери. Смотрю, как он работает. Честно говоря, ничего особенного, так, йога какая-то. Не дерется даже ни с кем. Ну ладно, не мне решать. Спецы сказали, что он крутой, значит, так и считаем. Отзываю его в сторонку. Идет спокойно, хотя видит, что со мной четверо моих хлопцев стоят. "Привет, - говорю, - Дема. Ты меня не помнишь, а я тебя еще пацаненком у Гриши видел. Понравился мне ты тогда". Со всем уважением, стало быть, подхожу, на нервянку не давлю.
А он смотрит мне прямо в лицо. А взгляд у самого нехороший! Прямо до самых мозгов протыкает! Не поверишь, даже в голове у меня зашумело. Улыбнулся я через силу. Думаю: "Ну, сукин сын, ты и в самом деле не слаб. Только жизни не знаешь. Я тебя сломаю!"
Ну и предлагаю ему посотрудничать. Он же студентом тогда был. Хренотени какой-то учился несерьезной. На ботаника, что ли? Нигде не подрабатывал. Бабки нужны, стало быть. "Дема, - говорю, - у меня контора тихо-мирная, ты не дрейфь. Ни стрельбы, ни мордобоя, все уже схвачено. Всего делов-то - вечерком съездить кое-куда со мной или с ребятами за компанию. Пакетик получить, туда-сюда отвезти".
Врал я, конечно. Сама видела, какая у нас работа. Сейчас и то, бывает, порой подшухеримся. А тогда еще самые разборки были - и со стрельбой, и с чем хочешь. И вижу я, что знает он это не хуже меня. Чуть ли не мысли мои читает.
"Нет, - говорит, - не буду я с вами работать". Представляешь, так прямо в лоб и заявляет, как будто перед ним не Крот стоит, а сявка мелкая. А ведь парень-то тертый, этикет знает, как с людьми обращаться такими, как я. Но вроде презирает и никого не боится. В этом, конечно, ошибочка его вышла. Гордый он слишком был, думал, что если в ухо любому дать может, то и жить может сам по себе.