Собраться, стать единым с этим стеклянным плафоном, выйти из тела, нырнуть в плафон и оказаться где-нибудь в ином измерении…
Вадим до боли напряг глаза, ощутил, как кровь приливает к голове, но ничего не изменилось.
Да уж. Положение хуже губернаторского.Он расслабил мышцы и в изнеможении провалился в наркотическую полудрему.
Итак, темные подсознания его одолели.
Они шли за ним все это время, возводили нескончаемую стену, шептались у него на кухне, вещали с экрана телевизора, выстраивали западню в тонком мире…
Чудовища с пустыми глазами объединились, чтобы следовать за ним на его трудном пути, мешать ему в постижении цели.
Вот оно – Коллективное Бессознательное, желающее поглощать и переваривать в себе все, что имеет способность к познанию.
И сейчас он здесь, у психиатра Петра Хвана, в одной из его палат. Его привязали к кровати и содержат как социально-опасного преступника. Как буйно-помешанного.Но кому он здесь может навредить?
Так, надо все по порядку… Сегодня Фирман рассказал о разговоре между шефом и Галахом. Стало ясно: происходящее – не случайность. Тем не менее, вопросов и загадок не поубавилось.
Похоже, из всех живущих в этом и других мирах, у него есть единственный сторонник. Это – Григорий Максимович Галах, которого он прежде считал своим противником.
Да ещё Эд, но он исчез бесследно.
Зато неожиданно появился человек, желающий его убить. Они едва знакомы, но вполне ясно: этот гибельно-мрачный Гаерский – воплощение зла, ни дать, ни взять Франкенштейн.
То, что произошло в отделении, скорее походило на травлю, чем на преследование. Никто не вел с ним никаких переговоров. Ему не пытались ничего объяснить.
Шеф стремился изолировать Вадима, и он добился своего. Но почему он так поступил? Ведь Расин не собирался соперничать с заведующим в сфере услуг по ампутации выростов. Какие цели преследует шеф? Кто он такой? Как и когда попал в этот странный бизнес?
Уже дважды Вадим слышал о контрактах. Правда в том, что ему самому никто не предлагал заключить контракт. Он знает, что он не проводник и не адепт строгого пути, или как их там называют. А кто же он тогда?
Куда идет его трудный путь? Что там, в самом центре источника, откуда исходят лучи? Добирался ли туда хоть один человек?
И что будет с ним, если он не сможет сбежать из этой палаты?Впору креститься, только руки связаны.
Схема мироустройства, которую он себе вообразил – многослойные миры, лучи, проекции – почему-то казалась правдоподобной. Разум отчаянно стремился к определенности, но все было зыбко… Он вспомнил безжизненные глаза Портного и Сереги. Что случилось с этими людьми? Тут, в Подсознании, они всего лишь зомби, слепцы. Какой жуткий болезненный сон – погружаться вглубь мира и находить там не разгадку тайн человечества, а его звериное начало…
Расин опять уставился на плафон. Стал представлять, будто проваливается, падает в этот белый матовый круг. На миг даже ощутил головокружение от полета. Но вдруг понял, что тешит себя иллюзией. Вадим закрыл глаза, а когда открыл их вновь, увидел, что из-за стекла за ним наблюдает Гаерский.
Чтобы сохранить рассудок, надо непрерывно менять точку зрения.
Необходимо включить память и вспомнить все, что может быть полезным.
Пару недель назад он ехал в метро от Берестейской до Дарницы. В руках была мятая брошюрка с описанием восточной методики бамбукового дыхания: он нашел её на сидении.
Суть метода в том, что короткие прерывистые выдохи улучшают концентрацию и способствуют выталкиванию созерцающего в глубины существования.
Вадим зажмурился.«И даже если тебя свяжут… ты вырвешься…»
Галах должен был сказать больше. Этот проклятый сон стал затягиваться. Но ведь он даже ущипнуть себя не может…
Очень медленный, осознанный вдох.
Небольшая пауза – и:
– Фух! Фух! Фух! Фух!..
Получилось одиннадцать коротких выдохов.
Прочь из этого сумрачного закоулка мироздания…
Снова вдох…
Мешала боль: во время падения он ушиб правое плечо. Теперь оно начинало неметь, но нельзя было изменить положение. Вадим лишь слегка пошевелился.
– Фух! Фух! Фух!..
Еще один вдох. Ритмичные сокращения диафрагмы. Пусть перед внутренними глазами откроются врата. Он должен стать проводником собственного сознания.
Вдох.
Пауза.
– Фух! Фух!..
Он попытался вложить в дыхания всю злость. Голова начала куда-то проваливаться…А затем к горлу подступила тошнота, и он ощутил на себе пристальный взгляд, жгущий, как пламя.
Расин открыл глаза. Теперь Гаерский стоял прямо перед ним.
На его покатых плечах мятый халат – когда-то белый, теперь серовато-грязный – смотрелся нелепо. Вид у Гаерского был ещё более несимпатичный, чем в первую встречу. Распухшую переносицу скрывали два куска пластыря. Рукава неряшливо засучены; оголены бугристые предплечья; длинные засаленные волосы на концах спутаны в сосульки; на лице застыла гримаса восторга.
– Здравствуйте, Вадим Борисович! Ну, теперь-то будем часто видеться! Я здесь работаю санитаром!
Расин не услышал в его голосе злости. Напротив, Гаерский наслаждался моментом. Обнажив редкие желтые зубы, он широко улыбался.
– Зовите меня Эдиком, – радостно проговорил санитар Гаерский. – Так же, как вашего друга. Это будет способствовать установлению нашего с вами взаимного доверия.
Проверив ремни, он откинул простынь, и, присмотревшись, сказал:
– Утка пуста. Прекрасно! А теперь, – он вновь накинул простынь, – теперь мы с вами будем ужинать.
Он обернулся и взял со столика на колесах глубокую алюминиевую миску, наполненную едой, и достал из кармана ложку.
– Мне нужен телефон, – сказал Вадим. – Я хочу позвонить.
– Зовите меня Эдиком, – напомнил Гаерский.
– Мне нужен телефон, Эдик, – повторил Вадим.
Громила поставив миску на маленькую металлическую полочку, улыбнулся.– Вначале вы должны покушать, – сказал он. – Остальное потом.
В этой многофункциональной кровати все было продумано до мелочей.
Гаерский протянул руки и, загремев металлом, водрузил Расину на голову тяжелый и жесткий колпак. Вадим почувствовал, как на подбородке затягивается кожаный ремешок. Голова зафиксировалась.
– Так надежнее, – сказал Гаерский. – Не слишком ли жмет?
В эту минуту Вадим думал только о том, что измерение, в котором он находится, только отчасти материально.
Можно ли с уверенностью утверждать, что все эти физические ощущения – настоящие?..
Санитар взял в руки миску с ложкой, зачерпнул киселеобразной жижи и поднес к лицу Расина. Резкий неприятный запах ударил в нос.
А потом начался кошмар.
Громила ухмыльнулся и изо всех сил воткнул ложку между сомкнутых губ. Взвыв от боли, Расин на миг приоткрыл рот. Ложка проникла внутрь, стала проворно вворачиваться, раздирая десны. Зловонная жижа потекла по щекам.
Язык отчаянно задвигался, пытаясь вытолкнуть ложку обратно, но не смог.
– Ну что ж вы не кушаете?..
Гаерский вновь зачерпнул из миски и повторил принудительное кормление. Ложка стала ребром, приоткрыв рот. Кожаный ремешок шлема больно врезался в подбородок. Гаерский поднес миску ко рту Вадима и, накренив ее, стал вливать содержимое в образовавшуюся щель.
Жидкость наполняла носоглотку, попадала в горло. Расин попытался крикнуть, но поперхнулся.
Санитар приблизил возбужденное лицо и на несколько мгновений замер, зачарованно любуясь зрелищем.
Отвратительный вкус проник в пищевод, затем в желудок, стал распространяться по всему телу.
Вадим зажмурился.
Концентрация… Бамбуковое дыхание… Серия коротких выдохов…
– Ых… кхых… хых…
С каждым выдохом изо рта вылетает небольшой фонтанчик кроваво-болотных брызг.
– Напрасно вы так, Вадим Борисович. Ведете себя так, будто вины своейне осознаете.
Тяжелый удар в челюсть погрузил Расина в сумерки, но он тут же пришел в себя.
Гаерский продолжал кормить. Вадим начал захлебываться. Его тело побагровело от напряжения и асфиксии, мышцы вздыбились. Изнемогая, он стал издавать глухие прерывистые стоны.