— Я подумала, что Михаил мог бы помочь тебе снять это напряжение, — сказала Элли со злой усмешкой.
Тори улыбнулась в ответ.
— Он делает всё, что в его силах. Но даже у архангела не так много энергии двадцать четыре часа в сутки, а ведь нужно тренировать двести шестьдесят пять душ.
— Я не уверена, что у нас есть души, — сказала я. — Не стоит расстраиваться из-за этого.
Но Элли только рассмеялась.
— Наверное, нет. Я мертва, Тори — богиня, а ты человек, который предал себя нечестивым, если верить Уриэлю. И я полагаю, что Высшее Существо лишило Падших любого шанса на загробную жизнь, так что я ожидаю, что они тоже бездушны.
— Не будь педантичной. Ты говоришь, как Метатрон, — пробормотала Тори.
Элли вздохнула.
— Да, он немного буквален, не так ли? Он пробыл здесь достаточно долго, я бы подумала, что к этому времени он должен был бы успокоиться.
— Я не думаю, что «успокоиться» есть в словаре Метатрона, — сказала я.
Мне не нравился Метатрон. Его гранитные черты лица были неспособны улыбаться, и он, казалось, считал женщин Шеола подвидом, недостойным разговора. Я тренировалась с ним, все в Шеоле, в конце концов, спарринговали со всеми остальными, и он победил меня быстро и эффективно. Я даже не успела нанести ни одного резкого удара, как он швырнул меня на коврик, моё дыхание и гордость вылетели из меня. Нам нужна была его сила, его безжалостность. Это не значит, что он должен мне нравиться.
Но Элли думала о чём-то другом.
— Неужели нас действительно только двести шестьдесят пять человек? Считая Каина?
— Я не уверена, что мы должны считать Каина, — мрачно сказала я, — но да, я думаю, что это число верно. Когда ты родишь, это будет двести шестьдесят шесть.
— Да, и ребёнок первым делом выскочит и возьмёт меч, — усмехнулась Элли. — На самом деле, когда дело доходит до нашей боевой силы, мы проигрываем. Я мало что могу сделать, чтобы защитить себя, не говоря уже о Шеоле.
— С тобой всё будет в порядке, — сказала я с ободряющей улыбкой.
— Да, да, — Элли пренебрежительно махнула рукой. — Что ты знаешь?
— Всё, — ответила я с безмятежной улыбкой.
Тори залилась смехом, и я не могла её винить. Мои неполные видения чуть не убили её.
— Извини, — сказала Тори. — Это не твоя вина, что твой дар… несовершенен.
— Мой дар — это катастрофа, — сказала я, как всегда честная. — К сожалению, это самое близкое, что у нас есть, чтобы заглянуть в будущее, и мы просто должны интерпретировать это как можно лучше.
Тори кивнула.
— Древние римляне и греки должны были интерпретировать знаки. Читать будущее никогда не было легко.
— По крайней мере, мне не приходиться копаться во внутренностях зарезанной козы.
— Пожалуйста! — Элли внезапно позеленела, и я подавила желание улыбнуться.
Даже в этот поздний момент у Элли всё ещё была утренняя тошнота, ещё одна причина для беспокойства. Я радовалась этому. Чем сильнее и продолжительнее утренняя тошнота, тем сильнее ребёнок. Это была бабушкина сказка, но кто должен знать это лучше, чем старые жёны?
Я снова повернулась к Тори.
— Если ты хочешь выманить свою пару с тренировочного поля и отработать немного этой энергии, я останусь здесь. Мне больше нечем заняться.
— Ну и дела, спасибо, — криво усмехнулась Элли.
Тори вскочила.
— Дело не в том, что я не люблю тебя, Элли, — сказала она, — но когда дело доходит до соревнования между тобой и восхитительными, эм, руками Михаила, Михаил выигрывает каждый раз.
— Да, ты влюблена в его руки, — протянула я. — Уходи, и мы поговорим за твоей спиной.
Больше не требовалось никакого поощрения. Тори исчезла в мгновение ока. Элли порывисто вздохнула.
— Мне неприятно это говорить, — сказала она, — но есть одна действительно плохая вещь в беременности. О, это всё ещё того стоит, и я не жалуюсь. Но…
— Тебе позволено жаловаться. Ты можешь жаловаться на утреннюю тошноту и геморрой…
— У меня нет геморроя! — запротестовала она, содрогнувшись. — И дело не в физических вещах. Это вроде как круто. Наблюдая за изменениями, чувствуя их. Ты знала, что по моему телу течёт на треть больше крови, чем обычно?
— Разиэлю, должно быть, это нравится.
Её лицо вытянулось.
— В этом-то и проблема, — сказала она тихим голосом. — Мы не занимаемся сексом, и он едва прикасается к моей крови. Когда он кормится, он делает это, как один из других Падших, с моего запястья, целомудренно.
Она выглядела печальной, грустной и очень красивой. Беременность придала ей сияние, почти как у Мадонны. Все эти мастера эпохи Возрождения, вероятно, использовали своих беременных любовниц в качестве моделей для своих картин с Девой Марией, чтобы запечатлеть это сияние.