Я по-прежнему корил себя за то, что не был там. Пусть я и сомневался, что моё присутствие могло как-то повлиять на результат, но я должен был быть там! Это была моя команда, мои люди! Но в нужный момент я оказался не с ними! Я много думал над этим. Не опасались ли они того, что присутствуй я в тот момент в лагере, и нападение могло бы быть отбито или его задачи не были бы выполнены в полном объёме? Я не знал. Трудно сказать. Я предположил бы, что нет. И всё же они дождались моего отсутствия или даже организовали его. Возможно, подумал я, это имело отношение не столько к военным соображениям, поскольку в тех условиях я вряд ли был бы способен как-то сильно повлиять на ситуацию и изменить результат, сколько было обусловлено соображениями политики, если вообще не было случайным стечением обстоятельств. Я занимал высокое положение среди наёмников, и кроме того, насколько я понимаю, расценивался как ключевая фигура, как минимум в том, что касалось кавалерии, в стратегических планах сёгуна. Если под сомнение была бы поставлена моя лояльность, то кому вообще можно было бы доверять? Подозрение в предательстве, особенно на самом высоком уровне, особенно среди командующих, может потрясти и рассорить войска, лишить уверенности, подорвать мораль и дисциплину, вызвать нерешительность и колебания. Как можно исполнять приказы, с каким настроем идти в бой, когда в твоём сердце поселился страх, что враг не перед тобой, а за твоей спиной?
Резко, сердито дёрнув поводья, я повернул тарна в сторону прежнего лагеря, туда, где колонны солдат врага вырвались из проходов, сметая всё на своём пути. Меня там не было. Я узнал о нападении только от оставшихся в живых.
Тарн рвал своими крыльями ночь, бросавшую нам навстречу хлопья снега, таявшего на моём лице.
Не знаю почему, но я решил слетать на разведку в старый лагерь. Что я рассчитывал там увидеть кроме обугленного дерева, пепла, возможно, покрытого ржавчиной оружия и костей, обглоданных вездесущими джардами и уртами.
Я не собирался задерживаться там надолго. Я предполагал, что патрули и группы охотников за головами из армии Лорда Ямады рыскали по округе. Я помнил слова Лорда Окимото о том, что они будут здесь, будут охотиться на выживших, тех, кто мог избежать смерти и скрыться в горах. Разумеется, кого-то должны были оставить на месте разгромленного лагеря. Разве не могли некоторые из оставшиеся в живых, потерянные, усталые, отчаявшиеся, замёрзшие и голодные, вернуться туда в поисках еды, возможно, в надежде на спасение?
Я должен был быть там.
Иногда облака расступались, пропуская вниз свет лун. В такие моменты я мог разглядеть скалы и горы, проплывавшие подо мной. Узкие долины, тут и там, чёрными шрамами рассекали ландшафт.
Я не собирался задерживаться на месте старого лагеря. По моим прикидкам туда было не больше десяти или двенадцати енов лёта.
Внезапно я вперил взгляд вниз. Там, вдали, мерцал огонёк, немногим больше чем крошечная звёздочка, вспыхивавшая среди скал.
Я предположил, что это был походный костёр одного из патрулей Ямады. Его можно было заметить только с воздуха.
Летящие навстречу снежинки продолжали колоть моё лицо. Этим утром беглецам, если таковые ещё остались, было бы опасно покидать свои убежища. След, оставленный на снегу, словно длинная пунктирная стрелка, укажет на невидимую цель.
По моим расчётам, я уже должен был быть где-то в районе первого нашего лагеря, разгромленного несколько недель назад штурмовыми отрядами Лорда Ямады.
Я обязан был быть там в тот момент. А я тем временем прохлаждался в замке, в праздном ожидании, ничего не делая!
От переполнявшей меня ярости я закричал так, что поражённая птица отклонилась влево и пропустила удар крыльев.