Но я прибыл сюда на спине тарна, а тарны на этих островах были чужаками, так что любому должно быть ясно, что я мог представлять только войска Лорда Темму. А с другой стороны, было очевидно и то, что внутри команды Лорда Темму есть предатели. Почему бы тогда не быть предателям и внутри самой тарновой кавалерии?
Наконец, я принял решение и спешился. На мой взгляд, я дал врагам достаточно времени, чтобы обдумать и напасть, или появиться из укрытий, продемонстрировав намерения убийства или захвата, птицы или всадника, или обоих вместе.
— Я из команды Лорда Темму, — негромко представился я. — Я знаю, что вы здесь. Сколько вас?
И опять тишина.
Краем глаза я отметил, что тарн повернулся всем корпусом в сторону, и он определённо встревожен. По своей чувствительности он мало чем уступал другим диким существам, в том числе, конечно, и слинам с ларлами. Теперь я был уверен в местонахождении, как минимум, одного человека, и мне уже казалось маловероятным, что их будет больше. Мне слабо верилось, что убежать удалось многочисленным группам. В том беспорядке и хаосе, что должен был воцариться в подвергшемся внезапному нападению, окружённом со всех сторон и методично уничтожаемом лагере, вероятность спастись у рассеявшихся одиночек была выше. Нападавшие наверняка в первую очередь расправлялись с теми, кто пытался организоваться и оказать сопротивление.
— Ты должен быть голодным и замёрзшим, — сказал я. — У меня есть немного еды в сдельных сумках. Отзовись! Ты здесь один?
Я обошёл вокруг костра, но не смотрел на него и даже не приближался к очерченному вокруг него кругу света. Каким бы крошечным он ни был, но смотреть на него не стоило. Огонь, даже такой тусклый, мог лишить глаза возможности видеть в темноте. Уж лучше вообще держать его позади себя. Так и сам не будешь освещён, и, если костёр достаточно большой, то вряд ли окажешься слеп перед грозящей из темноты опасностью. Так что, пусть другие любуются огнём, а потом изо всех сил напрягают зрение, чтобы хоть что-нибудь увидеть. В безопасности находится тот, кто скрывается в темноте.
Вот и я держался в стороне. И я не спешил вытащить свой меч из ножен. Вряд ли было бы мудро обнажать оружие, когда в тебя может быть нацелено остриё наконечника стрелы.
Вернувшись, я потянул за собой тарна. Он не сопротивлялся, сделав несколько твёрдых шагов в сторону огня. Не мог ли он узнать того, кто скрывался в темноте?
В отряде мы часто меняли своих птиц. Разумеется, у каждого всадника был свой любимый тарн, и я не исключал, что и у этих могучих, крылатых существ тоже имелись свои предпочтения, но было важно, чтобы птицы слушались различных всадников. Ведь и тарн и всадник могли быть убиты, а без привычки животное запросто может отвергнуть незнакомого человека, причём сделав это посредством острого клюва и разрывающих плоть когтей.
Внезапно у меня под ногой хрустнула ветка, и моя рука, даже без участия головы, наполовину вытащила меч из ножен.
Я напряжённо всматривался в темноту, в надежде разглядеть хоть что-нибудь. Сухие ветки, листья и прутья часто разбрасывают вокруг периметра лагеря или места ночёвки. Можно ещё натянуть шнуры с подвешенными к ним кусочками металла, но этот метод менее удобен и используется гораздо реже. Во-первых, как определить стал ли причиной звона приблизившийся к лагерю человек, или это ветер играет с ними, подобно тому, как он это делает во время молитвы в храме, символизируя прошлое и настоящее. А во-вторых случайный звон запросто может привлечь к месту ночёвки злоумышленников. Правда, последнее можно превратить и в преимущество, например, соблазнив разбойников, чтобы потом, когда они нападут на рулоны, оставленные на лежанках под одеялами, разобраться с ними. Правда, разбойники, давно занимающиеся своим ремеслом, редко нападают на лагерь без разведки.
Вдруг тарн обогнул меня, застывшего на месте, и опустил голову к земле, и в этот момент, жёлтая луна вновь проглянула сквозь облака, и я, наконец, разглядел небольшую, припорошённую снегом кучку хвороста, приготовленного, чтобы поддерживать огонь, и распростёртую, привалившуюся спиной к скале фигуру.
Та ветка, на которую я наступил, валялась отдельно. Она не была элементом сигнализации, устройством предупреждения, значимым для того, кто мог бы быть бдительным даже во сне, готовым пробудиться даже от самого тихого звука. Скорее всего, её просто обронили, или она и вовсе всегда здесь валялась.
Костёр за моей спиной умирал.
Я сомневался, что он будет гореть ещё хоть сколь-нибудь долго. Некому было подкармливать его хворостом. Тело лежало слишком неподвижно.