И всё же, это крепчайшее вино.
По стене прокатилась перекличка часовых, докладывавших, что у них всё в порядке
Разве трон, задавался я вопросом, сам по себе не является тюрьмой? Так стоит ли он тех сил, крови и золота, что были затрачены на его достижение? Уверен, многие уверены, что да, конечно, при условии, что это другие будут принуждены заплатить эту цену.
Вино власти — крепчайшее вино. Люди готовы пойти на смерть ради того, чтобы подержаться за скипетр. И они расплатятся чем угодно, не усомнившись ни на мгновение, лишь бы править всегда.
Крики часовых летели от поста к посту. Значит, всё было в порядке.
Но я знал, хотя и был из алой касты, что предпочту небо, раскинувшуюся внизу даль, горы, ветер, стремительный полёт тарна, бодрящие порывы воздуха, проникающие под куртку, и, конечно, отдых тарнсмэна, после трудов праведных, среди добытых трофеев, с рабыней в ошейнике и цепях у моих ног, готовой, мягкой, скулящей, надеющейся на внимание победителя.
Итак, всё было в порядке. Пока. Всё же, я отдавал себе отчёт, что даже это место не было абсолютно неприступным. Нужно всего лишь подавляющее численное превосходство и натиск, постоянный и непрерывный. Среди полководцев немало таких, для кого кровь дешевле воды, и кто расходует этот ресурс не скупясь. Но и помимо этого хватало вариантов. Например, мятеж или бунт внутри самой крепости. Золото тоже имеет свойство открывать любые ворота. Могут опустеть резервуары и кладовые. Кто знает, в каких коридорах можно услышать песни власти?
Предательство не возвещает о своём приближении боем барабанов. Оно предпочитает ходить на лёгких, мягких лапах.
Я отвернулся от парапета.
— Тэрлу Кэботу, тарнсмэну, — заметил Лорд Окимото, — кажется, не терпится возвратиться в его лагерь.
— Я должен быть со своими людьми, — пожал я плечами.
— Но Вы не были с ними, когда лагерь был атакован, — сказал Лорд Окимото.
— Верно, — кивнул я.
— Тэрлу Кэботу, просто повезло, — вступился за меня Лорд Нисида.
— Само собой, — согласился Лорд Окимото.
— Он был вызван в замок приказом Лорда Темму, — напомнил Лорд Нисида.
— Очень удачно, — не унимался Лорд Окимото.
— Мы будем продолжать, насколько это в наших силах, снабжать город продовольствием посредством тарнов, — пообещал я. — Небо для нас открыто.
— Как мне кажется, — сказал Лорд Окимото, — этих поставок явно недостаточно и они крайне нечасты.
— Командующий, — снова встал на мою сторону Лорд Нисида, — делает всё, что возможно. Мы не можем ожидать от него большего.
— Конечно, — не стал спорить Лорд Окимото.
— Поля потеряны, сожжены или под контролем врага, — вздохнул Лорд Нисида. — Наши силы тают. Нас часто обстреливают. На данный момент в крепости осталось едва ли три тысячи бойцов.
— Мы сделаем всё, что можем, — заверил его я.
— Наши люди, — заявил Лорд Окимото, — могут вынуть из ножен ритуальные клинки.
— Наши наёмники, — сказал Лорд Нисида, — не знают наших путей, и даже если узнают, вряд ли их разделят.
— Их можно собрать под неким благовидным предлогом и напасть на них, — предложил Лорд Окимото. — Вопрос будет решён в течение ена.
— Ещё не всё потеряно, — заметил я.
— Боюсь, — покачал головой Лорд Нисида, — мы уже в тени железного дракона.
— Давай верить, что это не так, — постарался успокоить его Лорд Окимото.
— Пока у нас ещё остаются силы, — сказал я, — мы всегда можем пойти в атаку, хотя бы для того, чтобы пасть под клинками численно превосходящего врага.
— В этом, конечно, чести было бы гораздо больше, — поддержал меня Лорд Нисида.
— А разве не было бы более великим жестом, одновременно вынуть из ножен тысячи ритуальных ножей? — с пафосом воскликнул Лорд Окимото. — Это ли не смерть героев, благородная смерть для тех, кто, презирая жизнь, предпочитает честь? Разве это не было бы лучше, чем метаться из стороны в сторону, понимая, что всё безнадёжно, и зная, что впереди не ждёт ничего достойного, кроме позорного акта отчаяния, в котором тебя зарежут с той же лёгкостью, как связанного тарска, корчащегося и визжащего на жертвенном алтаре? А вот если наши враги, ворвавшись в крепость, обнаружат, несомненно, к их тревоге, только смерть и честь, мы обманем их надежды, мы отнимем у них победу. Мы внушим им страх, и победа будет нашей. Это было бы великим жестом, актом, о котором в течение тысячи лет будут рассказывать у походных костров.