Мария Темрюковна уже была отравлена ревностью, и сладкое белое вино казалось прокисшим уксусом. Она думала о том, как накажет молоденькую боярышню: розгами лупить на дворе! Нет, повелит раздеть до исподнего и провести с позором по городу. А потом решила иное: сослать всю семью подалее от Москвы! Вологда! Вот где им место.
И улыбнулась боярышне так любезно, словно благодарила за поднесенное блюдо.
Иное дело князь Вяземский. Капризен. Горд. И у государя в любимцах ходит. Не совладать с ним. А единственное средство, так это быть еще более ласковой, да такой, чтобы затопить Афанасия в своей нежности, как в бушующем море-море-океане
Два дня назад, когда государь отъехал в Александров скую слободу, Афанасий Вяземский появился у царицы, и запретное это свидание еще более разожгло старую любовь. Мария Темрюковна обожала все острое, а тайная любовь — это тот перец, который придает пище неповторимый аромат.
От Афанасия Вяземского не укрылся зловещий взгляд царицы. Строга мать! В любви делиться не умеет. Она из той породы баб, которые лучше придушат милого собственными руками, чем отдадут его другой.
Князь Вяземский отстранил от себя боярышню.
— Квасу принеси! — коротко распорядился Афанасий.
И по суровому взгляду царицы сообразил, что следующая встреча начнется с упреков.
Царица не шутила. После полуночи она сама привела к Ивану Фаину, резким движением сбросила с нее покрывало, укрывающее полные плечи, и повелела боярышне:
— Слушайся государя. На сегодняшнюю ночь он твой муж и господин.
— Как скажешь, матушка, — поклонилась перепуганная девка.
Иван Васильевич молчал и, казалось, наслаждался растерянностью девки, а потом все же решил ей помочь:
— Подойти сюда… поближе Неужто твой государь на волка похож? Не проглочу, ты вот что… ладонями спину мне потри, да покрепче, чтобы кровь стылая по телу разбежалась. Люблю я это! Ох, какие у тебя ноги-то мясистые, а кожа какая гладенькая.
Некоторое время Мария Темрюковна стояла под дверьми, вслушиваясь в грубоватый голос мужа, а потом пошла в тайные покои, где ее дожидался князь Вяземский.
Теперь трапезы на царицыной половине стали проходить все чаще. Иван Васильевич пил много, вливая в себя кубок за кубком рейнского портвейна. Хмель только ненадолго мутил ему голову, а потом вновь требовал обильного вливания. Вино было для него что кровь в жилах: нет ее — и тело усохнет! Иван Васильевич пил вино самозабвенно, поглощая питие так, как если бы это был эликсир жизни.
Царица с Иваном была особенно ласковой, и ему только оставалось ломать голову, в чем причина перемены настроения государыни.
Мария Темрюковна и вправду вела себя хозяйкой дворца. Она умело распоряжалась боярышнями и старалась занять гостей таким образом, чтобы им было весело: Федора Басманова посадили между двумя восемнадцатилетними девицами, которые, спелыми гроздьями повиснув на его плечах, грозили сорваться прямо в руки при малейшем желании; Малюта Скуратов тоже не был отшельником и улыбался девкам во весь рот, выставив напоказ два сломанных зуба, когда красавицы ненароком дотрагивались до его пальцев, заросших черными короткими волосами.
В полном одиночестве сидел Афанасий Вяземский и потому выглядел угрюмее обычного. О ревности царицы князь узнал вчера ночью, когда стольники отвели пьянехонького государя под руки в Спальную комнату. Царица, не обращая внимания на присутствующих девок, набросилась на князя с упреками, и он не сомневался — не будь рядом боярышень, вцепилась бы пальчиками в густую бороду.
Марию Темрюковну во дворце называли «тигрицей». Так оно и было на самом деле. Пылкий темперамент Марии не раз заявлял о себе — и она била глиняные горшки не только об пол, но и о нерадивые головы сенных девок.
Князь Вяземский предпринял неловкую попытку придержать одну из боярышень за талию и тут же увидел, как яростью вспыхнули глаза царствующей тигрицы, и, не окажись рядом с ней самодержавного супруга, Мария Темрюковна бросилась бы через стол, чтобы когтями изодрать лицо князю.
Улыбнулся Афанасий Иванович и отпустил боярышню с миром.
С Иваном Васильевичем Мария вела ласковые речи, сама подливала ему вина и бережно брала государеву ладонь в свои пальцы, видно пытаясь их жаром раздуть затухающий фитиль любви. И только немногие во дворце догадывались об истинном желании царицы: она спроваживала Ивана Васильевича сразу, едва он начинал закрывать глаза. А часом позже, когда дворец умолкал замертво, потайная дверь в покои царицы отворялась, и на пороге стоял князь Вяземский.