Вот боярин остановился напротив одной из девок. Она была высоченного роста. Вершка на три выше самого Михайлы. Эдак приведешь такую кралю на царский двор, так московские бояре заклюют.
— Отойди в сторону, — распорядился Михайло Степанович и приговорил безжалостно: — Ростом не вышла. Шибко длинна.
Девица вспыхнула алой зарёй и, не ерепенясь; отошла к отцу с матушкой, которые уже спешат утешить дочь в девичьем горе:
— Ничего, сыщем мы тебе муженька! Пускай не так чином будет велик, как царь, но зато из наших, новгородских. И нечего тебе за тридевять земель разъезжать.
Воевода уже шел далее отбирать девиц. Он искал таких, чтобы худы не были и в теле держались. А девушки, что торговки на базаре, выставляли перед покупателем свой товар: грудь поднимут, шею вытянут и расхаживают перед боярином, слегка колыхая бедрами. И мороз уже не кажется лютым, главное, чтобы только Михаилу Степановичу приглянуться, а там и до царя малость останется.
— А ты толста больно, таким бабам в государынях не бывать, — заключил боярин, указывая перстом на девку толщиной в бочонок.
— Почему девицу зазря обижаешь?! Ведь всем удалась! Ежели и толста малость, так это от здоровья! Ты вот, Михайло Степанович, все худых набираешь, а ведь к таким хворь чаще всего прилипает. Неужто не знаешь, что все худые бабы глистами болеют! — заступился за дочь новгородский окольничий. — Ты, блаженнейший, глаза-то разуй! Брагой их с утра залил, вот и не видишь истинной красы! Посмотри, какие у Марьюшки щечки, губки! А на руки глянь! — вертел окольничий хныкающую дочь из стороны в сторону. — Где же еще такую красу увидишь? Эх, Михайло Степанович, друг ты мой любезный, уважить меня не желаешь. Обиду в мой дом норовишь принести.
Михайло Степанович и вправду выпил браги накануне лишку и сейчас томился от головной боли, а тут еще окольничий репьем прицепился; махнув рукой, спорить не стал:
— Ладно, так и быть. Эй, дьяк! Куда ты запропастился?! Ты не по девкам глазей, а пиши, что я скажу. Занеси дочь окольничего в список на смотр в царский двор. Ладно, пускай в Москву поезжает, государю пусть покажется. А там, кто знает, может, и впрямь приглянется. Каких только чудес не бывает.
Девок на смотрины в царском дворце отобрали ровно сто. Все, как одна, ядреные, краснощекие. Грудастых и перезрелых Михаил Степанович повелел вывести со двора и наказал, чтобы слезы зря не лили.
Не везти же всю волость на смотрины к царю!
Рынды распахнули ворота, выпуская девиц, и в сожалении покачали головами:.
— Эх, такой цветник выпроваживаем!
Обиженные в сопровождении родителей одна за другой покинули двор наместника, и он сделался как будто поширше.
Михаил Степанович с видом купца прохаживался мимо отобранных девок, любовно разглядывал красный товар. Девиц он отбирал сам, ни с кем не советуясь, полагая, что уж в этом он разбирается лучше, чем кто-либо. А нравились боярину девицы с тонкими прямыми носами, с черными огромадными глазищами, слегка капризными губами, и чтобы сами девицы не были толсты, но и чтоб худыми назвать их было нельзя.
Девицы, не скрывая любопытства, посматривали на воеводу, о котором в городе говорилось столько всякого. Шла молва, что хаживает он к посадским бабам и за любовь свою расплачивается щедро, не жалея и золотых алтын. А еще толкуют, будто бы прижила от него дите одна красивая монашка. С таким молодцем и в грех впасть одна радость. Правду молва глаголет: красив боярин!
— Глаза не пяльте! — строго обругал боярин. — Девка смирение свое показать должна. Посмотрел на нее отрок, а она в смущении очи в землю и уставила! Вот так-то… Ниже, еще ниже шею склоняйте, да так, как будто мимо вас сам царь идет. Учение это вам на пользу должно пойти. Ну задам я вам, если все вы домой вернетесь и никто царицей не станет! — грозил боярин шутейно перстом. — А теперь давайте в избу, застудил я вас. И хочется мне посмотреть, какие вы без шуб будете.
Девицы прошли в дом, поснимали шубы, сложили в угол шапки, и боярин довольно крякнул, понимая, что выбор сделан удачно.
С мороза девушки выглядели еще краше: на щеках застыл румянец, и лица их казались иконописными. Посмотреть на красавиц сбежалась вся челядь и, опасаясь боярского гнева, наблюдала за избранницами в едва приоткрытую дверь. Кто посмелее, проходил с делом мимо ватаги боярышень, стараясь отметить самую красивую.
Похмелье уже изрядно иссушило горло Михаила, и незаметно для себя боярин перешел на сип. Хотелось выпить малиновой настойки, но он вспомнил, что вчера осушил последнюю кадку, и поморщился. Красавицы это поняли по-своему, и одна из них, видно, не шибко робкая, посмела подать голос: