Если ты не цифра, ты прах...
С утра тени понемногу подбирают полы своей одежды, как люди, переходящие реку: все глубже, глубже, короче должны быть полы, иначе промокнут. Когда Ууту прямо стоит над землей и поливает своим жаром все живое, теней нет, полы подобраны к самому поясу. Но потом становится не так глубоко...
Едва пальцы, тростник и фигуры людей стали давать крошечные тени, к Халашу явился бегун от Нарама. Перевел дух, опустился на колени, коснулся лбом земли.
- Говори.
- Высокий лугаль! Мой господин беседует с тобой моими устами... - Бегун перенял даже медлительную, раздумчивую манеру Нарама: - Прямо за царской конницей большое болото, Халаш. Колесничих частью перестреляли из луков, частью же пропустили через строй, и они въехали в это болото. Конницы примерно поровну, никто не может одолеть. Дай хоть семьдесят две ладони бойцов, и я сломаю их. Я, Нарам, лугаль Эреду, сказал.
- Передай господину своему, лугалю Нараму, мои слова своими устами. - Халаш помедлил. - Бейтесь сами. Я, Халаш, высокий лугаль, сказал. Беги обратно...
Нет, он ничего не даст. Черная пехота, пехота ночной силы еще не вышла на поле. Что решит потасовка двух жалких горстей конницы? Пусть убивают друг друга. Им есть чем заняться на этой таблице.
Вскоре к шатру прибыл второй гонец, от полночных степняков. Их, дикарского, рода. Борода покрашена в лазурь. Соскочив с коня, едва наклонил голову и заговорил на певучем наречии кочевников:
- Бой не взят ударом. Бой возьмут мечи.
Ни слова не говоря, лугаль указал ему в ту сторону, где сражались прочие дикари. Мол, сообщил, и возвращайся. Здесь выходило то же самое, что и у Нарама. Никто не опрокинул неприятеля. Теперь конники сошлись в неудобной и тесной сече. Там так узко, так худо для конного боя! С одной стороны - канал, с другой - кипение сражающейся пехоты. Не развернешься. Количество не сыграет роли. Тут либо одна из сторон переупрямит другую, а это вряд ли, и те, и другие не любят отступать... либо... все решит пехота, и остается ждать успеха в центре.
Пока все шло, как и ожидал Халаш. Перед строем царских ратников лежало множество убитых борцов, но командиры мятежников приводили все новые свежие отряды. Бой шел своим чередом, перемалывая людей.
...Явился бегун от Энкиду.
- Говори.
- Высокий лугаль! Мой господин беседует с тобой моими устами... - Гонец сделал паузу и вдруг рыкнул изменившимся голосом: - Я иду. Я, лугаль Урука, сказал.
- Возвращайся назад.
Должно быть, это очень страшно, подумал Халаш. Должно быть, это очень страшно, когда стоишь с копьем в шеренге, а спереди на тебя идет чудовище с дубиной, усеянной каменными и медными шипами. Ибо именно такое оружие любит чудовище по имени Энкиду. Отсюда не различить, как повел своих людей лугаль урукский. Но в других боях Халаш бывал поближе и видел все своими глазами. Урук славится силачами, воины там хороши и любят меч. Однако это всего-навсего люди. И не более того. Их ведет за собой Энкиду. Их и... Очень редко люди помнят высокие слова тьмы. Им нелегко среди сородичей, поскольку высокая тьма делает их нестерпимо дикими. Но силы в каждом из них - на трех человек, и звери идут за такими, как цыплята за курицей. Вокруг гиганта с дубинкой, ослепительно сияющего своим меламму, прямо перед остальными урукскими пешими бойцами, бегут степные львы и волки. И добравшись до царской пехоты, звери будут сбивать ратников и рвать клыками. Не ради насыщения, а ради верности Энкиду...
Тени слегка удлинили полы своих одежд.
Очередной заряд из камнемета поднялся над бьющимися пешцами и ударил в самое человеческое месиво.
У подножия холма строй ратников Доната стал понемногу прогибаться. Показалось? Нет, отходят. Отходят, отходят! Вот уже вступили на склон холма, им там неудобно драться. Как видно, добилось своего чудовище Энкиду...
Медленно-медленно пешая рать Царства уступала поле боя мятежным городам.
Если Творец не пошлет чудо царю Донату, его дело погибло. В самом центре, там, где прогнулся пеший строй, Энкиду разрежет бабаллонскую рать надвое. И тогда - все, конец. Осталось подождать скорого и неотвратимого исхода.