Почти две недели он убеждал себя, что его чувство только результат неуемной фантазии, а напряжение в теле, появлявшееся, когда он думал о ней, всего лишь неудовлетворенное вожделение. Но ведь он уже не в том возрасте, чтобы поддаваться напору эмоций или физических ощущений, и тем не менее следовало признать, что именно они управляли им. Это состояние было почти блаженством, и он не мог его игнорировать.
Ничего не подозревающая Микаэла шла в его сторону, иногда задумчиво срывала цветок, понюхав, отбрасывала, потом вдруг нырнула под полог веток и опустилась на скамью в нескольких шагах от Рейна,
Он сжал кулаки, почему-то ощутив себя одиноким и несчастным. По непонятной ему причине он был перед ней беззащитен — стоит лишь коснуться ее, и он уже в ловушке. Рейн сознавал, что сидящая на каменной скамье женщина способна погубить его.
Через некоторое время она выглянула из-за ствола, и он догадался, что Микаэла высматривает генерала.
Наконец она расслабилась, сложив руки на коленях, дыхание ее стало ровным.
А Рейн просто смотрел на ее лицо, отливавшее серебром, ощущал каждый удар ее сердца, и тысячи мыслей теснились у него в голове. Помолвлена ли она? Что она делала тогда на дороге или прошлой ночью в самом опасном районе города? Каковы на вкус ее губы?
Он стоял неподвижно, позволяя чувствам искать к ней дорогу по аромату духов. Между ними словно протянулась струна. И Рейн дернул за нее.
Девушка моргнула, по телу у нее пробежала странная дрожь, и она выпрямилась.
— Кто здесь?
— Добрый вечер, — сказал он, выходя из-за дерева. Микаэла вскочила на ноги.
— Рейн? — Ей было приятно снова почувствовать его рядом. — И давно вы здесь?
Она бросила на него изучающий взгляд, надеясь, что тот, с кем она встречалась, успел уйти до его появления.
— Достаточно, чтобы понять, что ты родственница генерала.
— Племянница. Ага, ее пистолет.
— Значит, ты дочь Ричарда.
— Вы знали его?
— Нет, хотя мой отец иногда упоминал о нем.
Кивнув, Микаэла вновь опустилась на скамью, прислонилась спиной к дереву и посмотрела на его красивое лицо. Если бы не оно и не белоснежная рубашка, его можно было принять за возникшего из темноты призрака, вызывавшего у нее страх и любопытство, как во время танца, когда ей померещилось, что Рейн мысленно говорит с ней.
— Раньше ты меня не боялась, Микаэла.
Ей очень нравилось, как музыкально он произносит ее имя.
— Я и теперь не боюсь.
— Но ты дрожишь.
— По-моему, вы слишком заняты собой, — высокомерно произнесла она. — Я замерзла, тупица.
Сбросив камзол, Рейн прикрыл им плечи девушки и заглянул ей в глаза.
— Я еще вижу страх.
Черт возьми, он совсем не хотел, чтобы она дрожала от страха в его присутствии.
— Ваша репутация опережает вас.
— Такая плохая? — добродушно спросил он.
— Да. К сожалению, — улыбнулась Микаэла.
— Я не столь известен.
— Конечно, если не слушать леди Бакленд. Она размахивает вашим именем, словно флагом.
— Кэтрин лучше держать язык за зубами.
Тихий голос Рейна будто ужалил Микаэлу. Как легко он произнес имя женщины — видимо, они в близких отношениях.
— Я всего лишь плантатор, — уже совсем другим тоном сказал он.
— И вы полагаете, что я проглочу это вранье?
— Думай что хочешь, Микаэла. Тебя не убедить, я знаю.
— Вы ничего обо мне не знаете, Рейн Монтгомери.
— Ты крадешься в темноте, переодевшись мальчиком, протыкаешь бандитов ножом. Полагаю, моим ножом.
Микаэла напряглась, ее рука скользнула к лифу и что-то извлекла оттуда.
— Что ты еще прячешь там?
— Рейн! — прошипела она и, покраснев, прикрыла рукой грудь. — Как вам не стыдно!
— Стыдно бывает, когда сожалеешь о своем поступке. А глядя на тебя, я никогда не испытываю раскаяния.
— Вранья становится все больше, — пробормотала Микаэла.
Он улыбнулся, его страстный взгляд, словно бархатная щетка, скользнул по ней. Повисло неловкое молчание, затем девушка раскрыла ладонь, на которой невинно покоился острый клинок.
Рейн завороженно смотрел на нож, вспоминая окровавленную руку и клинок в ослабевших пальцах. Мука и ощущение утраты заставили его вздрогнуть. Женщина, протягивающая ему в темноте нож, как бы отдавая себя в его власть, ничего не знает об ужасе, все еще липнущем к нему.
— Оставь его себе. — Рейн сжал ее пальцы на рукоятке.
Микаэла считала необходимым даже сейчас носить оружие с собой, но ей требуется нечто посущественнее, чем нож. Ему захотелось взять ее под свою защиту.
— Вы не обвините меня в воровстве?
— Конечно, нет.
— Рейн, я должна спросить… хотя у меня нет права даже предположить, что вы…
— Я не потащу тебя за волосы к судье, — отрезал он. — Микаэла, посмотри на меня.
Она подчинилась, и его потрясло беззащитное выражение в ее глазах.
— Если бы я хотел, чтобы ты заплатила за мою рану, ты бы уже сидела в тюрьме.
— Я так и думала.
— Веришь мне?
— Не очень, — усмехнулась она, посмотрев на нож.
— Я никому не говорил, что ты болталась в городе, и нам стоит это обсудить.
— Вы расскажете?
— Похоже, тут у меня преимущество.
— И вы им воспользуетесь: мужчины всегда так поступают. Рейн нахмурился, размышляя над сквозившей в ее словах горечью.
— Я никому не скажу. — Он прижал руку к сердцу и, помолчав, спросил: — Кто тебя ударил, Микаэла?
Рука девушки метнулась к подбородку.
— Дядя.
Рейн бросил взгляд на стеклянную дверь, за которой оглушительно смеялся генерал, будто не он только что унизил свою племянницу. Рейн готов был стереть этого человека в порошок, в глазах у него сверкала жажда мщения. От этого взгляда Микаэла поежилась, закуталась плотнее в камзол и прижалась щекой к мягкой ткани, вдыхая запах ветра, специй и моря.
— За что?
— Разве это имеет значение?
— Нет. Ты бы хотела уехать отсюда?
— Нет, — после долгого молчания ответила Микаэла.
— Несмотря на то что подвергаешься…
— Я поступаю так, как мне велит долг. — Она спрятала нож у себя на груди и хлопнула по нему ладонью.
— Что ты делала ночью на пристани?
Девушка ответила ему той же воинственной усмешкой, что и прошлой ночью, и он раздраженно вздохнул. Упрямая женщина. Тогда Рейн сделал то, что должно было заставить ее смутиться. Он пристально воззрился на нее, и Микаэла беспокойно заерзала.
— Ну… — Голос у нее сорвался. — Вам нравится бал? «Чудесно, Микаэла, докажи, что ты не способна поддерживать светскую беседу».
— Теперь нравится, — ответил Рейн. — Обычно мне выпадает честь разыгрывать спектакль.
— Я постараюсь больше не разыгрывать из себя шута, уступаю сцену вам.
— Ты этого не заслужила, Микаэла. Плечи у нее раздраженно дернулись.
— Избавьте меня от своей жалости, Рейн. Пожалуйста. То, что он оказался свидетелем ее унижения, пусть даже случайно, заставляло ее чувствовать себя глупо и отвратительно.
Напряженное молчание стало почти осязаемым, когда Рейн вдруг сел рядом с ней. Микаэла быстро оглянулась, прекрасно сознавая всю скандальность положения, если их застанут вдвоем.
— Рейн?
— Да.
— Вы хотите погубить остатки моей репутации? Выражение его лица изменилось, глаза блеснули, и Микаэла пожалела о своих словах.
— Обещаю не проглатывать вас целиком.
Ее губы слегка дрогнули, и она принялась разглядывать его изысканную одежду, широкие плечи, мощную фигуру.
— Только по маленькому кусочку? — усмехнулась она.
— Одно слово, и я оставлю тебя.
— И какое же это слово?
— Исчезни.
Микаэла промолчала. Рейн позволил себе пристально посмотреть ей в лицо. Глаза у нее огромные, кошачьи, необыкновенно выразительные.
— Я знаю, ты смелая девочка.
— Я не девочка, Рейн. — Тон язвительный, но в этом заявлении чувствовался скрытый смысл.