— За это вы теряете десять положительных отметок, и я надеюсь, что вы так или иначе проявите милосердие во время рождественских каникул в качестве покаяния.
— Да, миссис Найтуинг.
— И вы напишете подробное описание этого милосердного действия и расскажете мне, как именно оно улучшило ваш характер.
— Да, миссис Найтуинг…
— А эта елочная игрушка требует доработки.
— Да, миссис Найтуинг…
— У вас есть какие-то вопросы?
— Да, миссис Найтуинг… то есть я хотела сказать нет, миссис Найтуинг. Благодарю вас.
Проявить милосердие? Во время каникул? А не зачтется ли мне в качестве такого действия то, что мне придется терпеть общество моего брата Тома? Это ведь не так-то просто.
— Миссис Найтуинг!
От высокого голоса Сесили у меня чуть не выступает пена на губах.
— Я надеюсь, эти фигурки вполне удовлетворительны. Мне так хочется принести хоть какую-то пользу обездоленным!
Я так старательно сдерживала готовое вырваться очень громкое «Ха!», что чуть не свихнулась. Сесили, никогда не упускавшая случая поддразнить Энн и напомнить ей о ее положении в школе, и в мыслях не держит ничего такого, что относилось бы к беднякам. Чего она хочет на самом деле, так это стать любимицей миссис Найтуинг.
Миссис Найтуинг подносит безупречные изделия Сесили к свету, чтобы рассмотреть как следует.
— Это очень хорошая работа, мисс Темпл. Весьма похвально.
Сесили самодовольно улыбается.
— Спасибо, миссис Найтуинг.
Ах, Рождество…
Я с тяжелым вздохом откладываю в сторону безнадежно испорченную игрушку и начинаю все сначала. У меня горят и слезятся глаза. Я тру их, но это не помогает. Мне необходимо выспаться, но как раз сна-то я и боюсь. Уже несколько недель я постоянно вижу во сне нечто ужасное, что-то вроде угроз или предостережений. Проснувшись, я помню лишь обрывки. Небо, клубящееся красными и серыми облаками. Нарисованный цветок, роняющий кровавые слезы. Странные леса, наполненные зловещим светом. Мое лицо, мрачное и вопрошающее, отражающееся в воде. Но всегда, постоянно в этих снах присутствует ее образ, прекрасный и печальный… «Почему ты оставила меня здесь? — кричит она, и я не могу ответить. — Я хочу вернуться! Я хочу снова быть вместе с вами!» Я отворачиваюсь от нее и бегу, но ее голос догоняет меня: «В этом ты виновата, Джемма! Ты бросила меня здесь! Ты бросила меня!»
Это все, что я помню, просыпаясь каждое утро до рассвета, мокрая от пота и куда более уставшая, чем когда ложилась в постель. Конечно, это всего лишь сны. Но почему они вызывают такую сильную тревогу?
— Вы могли бы и предупредить меня, — сердито говорю я Фелисити и Энн, как только мы остаемся одни.
— Ты могла бы быть и поосторожнее, — возражает Энн.
Она достает из рукава носовой платок, посеревший от бесконечных стирок, и вытирает вечно текущий нос и слезящиеся глаза.
— Я бы не сделала ничего подобного, если бы знала, что она стоит за спиной!
— Ты прекрасно знаешь, что миссис Найтуинг подобна Богу, — вздыхает Фелисити, — находится одновременно везде. — На самом деле она и вправду могла бы быть божеством, насколько я понимаю.
Огонь, горящий в камине, бросает золотые отсветы на ее очень светлые волосы. Фелисити сияет, как падший ангел. Энн нервно оглядывается по сторонам.
— В-вы не должны так говорить, — шепчет она, заикаясь, как обычно. — О Боге вот так говорить не надо!
— А почему, собственно? — недоумевает Фелисити.
— Это может навлечь несчастье, неудачу…
Мы умолкаем, потому что хорошо знакомы с невезением, и это слишком свежо, чтобы мы могли забыть о весьма действенных силах за пределами того мира, который мы видим вокруг себя, силах, не поддающихся разумному объяснению, силах, которые невозможно понять.
Фелисити задумчиво смотрит в огонь.
— Ты до сих пор веришь в существование Бога, Энн? После всего, что мы видели?
Школьная служанка бесшумно проскальзывает по коридору, ее белый фартук четко вырисовывается на фоне унылого серого форменного платья, в полутьме мы только этот фартук и видим; сама женщина полностью скрыта тьмой. Если бы я сейчас пошла за ней и повернула за угол коридора, я очутилась бы в радостном, ярко освещенном большом холле, из которого мы только что вышли. Там множество девочек и девушек самых разных возрастов, от шести до семнадцати лет, то и дело начинают петь веселые гимны, прося Господа послать им самых замечательных мужей. Но почему-то никто не говорит о том, чтобы эти джентльмены получили замечательных жен.