Флэндри отключился. Его взгляд скользнул по изображению неба на экранах рубки. На них не было видно ни единого корабля. Самые крупные из них уже исчезли в необозримости космоса, и их можно было отыскать лишь с помощью специальных инструментов или совершенно эзотерических вычислений. Звезды их игнорировали — отчужденные от войн и болезней жизни, они были бессмертны… Нет, даже не то… Их подстерегала в будущем своя собственная Долгая Ночь.
— Внешняя связь переключена, сэр, — сообщил Ровиан, взглянув на главную консоль.
Флэндри надел наушники. Каждый входящий сигнал теперь поступал прямо к нему, и только к нему.
— Прими командование. — Он встал. — Я пойду допрашивать арестованную. Когда наступит время менять вектор, немедленно известить меня, но при срочной необходимости меня не ждать.
На самом же деле он сказал Ровиану совсем другое: следи за передачами. Снелунд обязательно взвоет, как только узнает о том, что произошло. Если к этому времени мы уже будем в гиперпространственном прыжке, он, возможно, пошлет за нами погоню. Так или иначе, он потребует нашего возвращения, и, боюсь, адмирал Пиккенс может ему подчиниться. Возникнет весьма пикантная ситуация. И в тот момент, когда нам покажется, что она настала, нам следует рвать когти и удирать ко всем чертям. Мне легче доказать, предъявив корабельный журнал, что мы не получали приказа Пиккенса, нежели пытаться убедить военный суд, что я был вправе его игнорировать.
Этот код был известен только им двоим. Парни, ходившие с первым помощником во дворец, возможно, тоже кой о чем догадались, но это значения не имело. Ребята были крутые и рот на замке держать умели. А после всего, чего они насмотрелись за время путешествия с Терры, они с радостью сделали бы посильную пакость его превосходительству.
— Есть, сэр, — отозвался Ровиан.
Флэндри спустился по трапу и прошел гулким коридором к своей каюте. Звонка на двери не было, и он постучал.
— Кто там?
Голос, донесшийся через тонкую переборку, был хрипловатым контральто с легким акцентом, страшно усталым и начисто лишенным эмоциональной окраски.
— Капитан, милели. Разрешите войти?
— Помешать вам не могу.
Флэндри ступил через порог и прикрыл за собой дверь. В его каюте хватало места для койки, письменного стола, стула, шкафа, нескольких полок и ящиков. За занавеской находились раковина, туалет и душ. Притащить сюда какие-то личные пожитки у него возможностей не было. Шум, вибрации и маслянистый запах электропроводки заметно украшали атмосферу.
Флэндри никогда не видел фотографий Кэтрин Мак-Кормак. Поэтому все в каюте внезапно перестало для него существовать. Позже он предположил, что, должно быть, отвесил ей глубокий придворный поклон, так как фуражка оказалась у него в руке, но наверняка ничего вспомнить не смог.
Она была старше Флэндри на пять стандартных лет, это он знал. Как знал и то, что, по меркам Терры, красоткой она не считалась. Ее фигура казалась слишком высокой, слишком широкоплечей, грудь слишком пышной, а мышцы под еще сохранившей, несмотря на длительное заключение, загар кожей слишком твердыми. Лицо было широковато: большое расстояние между высокими скулами, между пылающими глазами (испещренные золотыми брызгами зеленые озера под черными густыми бровями), широкий крепкий нос, пухлые губы и сильный подбородок. Волосы, подстриженные ниже ушей, густые и волнистые, цветом напоминали янтарь с отсветами золота и меди. Кэтрин была одета в короткое перламутрового оттенка платье и почти хрустально-прозрачные туфельки, в которых ее взяли из дворца.
«Мама была чем-то похожа на нее», — подумал Флэндри. Ему наконец удалось собраться с мыслями.
— Приветствую вас на борту, миледи. — Он чувствовал, что его улыбка выглядит не совсем уместной. — Разрешите представиться. — Он назвал себя. — Всецело к вашим услугам, — закончил он и протянул руку.
Она свою не протянула — ни для пожатия, ни для поцелуя. Даже со стула не поднялась. Он видел черные круги вокруг глаз и черную глубину в глазах, видел провалы на щеках и легкую пыль веснушек.
— Добрый день, капитан. — Тон не был ни холодным, ни теплым. Он был никаким.
Флэндри опустил койку и сел на нее.
— Что я могу вам предложить? — спросил он. — У нас обычный набор напитков и наркотиков. — Он протянул ей свой портсигар. — А может быть, вам угодно перекусить?
— Ничего.
Он внимательно посмотрел на нее. «Перестань, сынок, валять дурака. Слишком уж долго ты хранил свое целомудрие. Она, конечно, красива и… — Тут он наконец сообразил, в чем заключается истина. — Ты, небось, думаешь о ее возможной доступности… после того, что с ней недавно было. Забудь. Оставь свои хищные замашки для врагов».
Он медленно выговорил:
— Вы не хотите принять гостеприимство от Империи? Я прав? Пожалуйста, будьте благоразумны, миледи. Вы же знаете, что для того, чтобы жить, надо питаться, что вы и делали в доме Снелунда. Почему бы не поесть и сейчас? Мои намерения отнюдь не обязательно противоречат вашим интересам. Я доставил вас сюда, несмотря на сопряженный с этим риск, чтобы обсудить с вами ряд серьезных вопросов.
Она повернула к нему лицо. Их взгляды скрестились. После молчания, которое, казалось, длилось чуть ли не бесконечно, он увидел, что ее напряженность чуть ослабла.
— Спасибо, — сказала она. (Неужели ему показалось, что ее губы дрогнули и в уголках рта показался намек на улыбку?) — Сказать по правде, кофе и сандвич были бы вполне уместны.
Флэндри передал по интеркому распоряжение на камбуз. Кэтрин отказалась от сигареты, но разрешила ему курить. Он сделал несколько глубоких затяжек, а потом быстро сказал:
— Боюсь, удобства на эсминце оставляют желать лучшего. Конечно, вы останетесь в этой каюте. Я переселюсь к помощникам. Но мне придется оставить свою одежду и личные вещи там, где они находятся сейчас. Надеюсь, что стюард и я не доставим вам чрезмерного беспокойства тем, что время от времени будем появляться в этой каюте, быстро исчезая из нее. Питаться вы можете или здесь, или в столовой, как вам будет угодно. Я позабочусь, чтобы вы получили комбинезон… Извините, я не подумал о том, что может понадобиться женская одежда. И я очищу вам ящик для ваших вещей. Кстати, о ящике… — он встал и выдвинул один из ящиков стола. — Я его не закрываю. В нем нет ничего секретного, в том числе и в этом сувенире. — Он вынул из ящика мерсейский боевой нож. — Знаете, как обращаться с этим дешевым, но очень славным резаком? Могу продемонстрировать. Конечно, перед пулей, бластером или лучом станнера он не устоит. Но вы не поверите, как удобен он в рукопашной. — Флэндри снова поймал ее взгляд. — Будьте осторожны с ним, миледи, — произнес он очень тихо. — Вам нечего бояться на моем корабле. Но ведь ситуация может и измениться. Однако мне не хотелось бы, чтобы вы обращались с моим сувениром легкомысленно и ушли бы из этой Вселенной, когда в том нет никакой реальной необходимости.
Сквозь ее зубы со свистом вырвалось дыхание. Красная и белая краска сменяли друг друга на ее лице. Протянутая за ножом рука дрожала. Сначала она уронила руку, потом поднесла ее к глазам, сжав в кулак и стараясь изо всех сил не разрыдаться.
Флэндри повернулся к ней спиной и зарылся в аутентичное издание перевода «Гэндзи-Моногатари», который взял с собой для того, чтобы разогнать скуку в полете. Принесли еду. Когда Флэндри закрыл дверь за коком и поставил поднос на стол, Кэтрин Мак-Кормак уже успела полностью овладеть собой.
— А вы страйдер, сэр, — сказала она.
Он поднял бровь.
— Это энейское слово, — объяснила женщина. — Сильный, хороший человек… я бы перевела — джентльмен.
Он погладил усики.
— Скажем, несостоявшийся джентльмен. — Флэндри сел на койку. Их колени соприкасались. — Никаких разговоров за едой. Это отвратительное извращение. — Она вздрогнула. — А как насчет музыки? — быстро переменил он тему. — У меня плебейские вкусы, но я искренне пытался постигнуть то, что называется высоким искусством. — Доминик повозился с селектором. Раздалась радостная мелодия Eine Kleine Nachtmusik*.[2]
— Как это прекрасно, — сказала Кэтрин, когда они кончили есть. — Это Терра?