— Я не читал твоих книг, — продолжал дебелый шофер, — но добрая весть добралась и сюда — я знаю, что ты за нас… Так рассказать тебе историю?
— Расскажи.
Толстяк принялся рассказывать, а Петер подумал: этот умеет развлечь публику не хуже того шоумена, что выступает на местном телевидении. Не все, что говорил шофер, Петеру было понятно, зато он вспомнил переводчика Радаковича, рассказывавшего ему о сербской традиции устного сказа долгими зимами у очага. Видовданка смотрела на Петера. Несколько раз их взгляды пересекались. Теперь ему казалось, что она смотрит на него его глазами, а он на нее — глазами Видовданки.
— Жил-был Влайко Милованович с Мокрой Горы, и после войны он эмигрировал в Германию, в Дюссельдорф. У него хорошо пошли дела, он стал работать на стройке каменщиком. Потом познакомился с бригадой славян-«юговичей» и вместе с ними устроился на другую стройку, затем на следующую и еще на одну. Вот так, возводя дома — судя по всему, отличные, — он в итоге разбогател. И вдруг у него заболела душа, шли уже шестидесятые годы, Тито помиловал некоторых «предателей», и Влайко Милованович тоже оказался в этом списке! Он решил съездить на родину. Не для того, чтобы остаться с нами, с коммунизмом он не примирился, — просто хотел отыскать могилу отца и перевезти его останки в Германию. Приехав в Мокру Гору, он ни к кому не заглянул, а спозаранку отправился в свое бывшее имение. Оно сплошь заросло кустарником, и Влайко нанял двоих раскорчевать луг. Не теряя времени, он стал искать могилу отца, но за целый день ничего не обнаружил. Удрученный и расстроенный из-за пустой траты времени и напрасных поисков, он завернул в сельский магазинчик, купил пиво и едва успел сделать глоток, как к нему подошел местный пьянчужка, некто Милован Милованович, его однофамилец.
— Ты Влайко Милованович?
— Я, а вроде и не я!
— Ищешь могилу отца?
— Так и есть, но все впустую.
— Я твой сосед и знаю, где похоронен твой отец!
Выбежав на луг, они вскоре оказались на меже двух заброшенных наделов и пошли вдоль нее, приминая ногами крапиву. Милован, орудуя косой, расчищал от бурьяна тропку и наконец указал на едва различимый холмик.
— Вот здесь и покоится твой отец.
Веля приник лбом к каменному кресту, затрясся-заплакал. Фото отца помутнело от сырости, табличка с именем тоже, и разобрать на ней можно было только «…ович». Милован поделился с Велей ракией, тот перекрестился, утер слезы, погладил могильный камень и положил рядом тысячу марок. Пьянчужка поцеловал ему руку и сказал:
— Да ладно тебе, можно было и без этого — приятно ведь просто протянуть кому-то руку помощи, а? Лучше уж руку протянуть, чем пнуть ногой!
Веля сел в «мерседес» и вернулся в свою Федеративную Республику Германию.
Несколько дней спустя Милован получил из Дюссельдорфа письмо, в котором Веля писал, что в Мокру Гору приедет команда германских экспертов, чтобы провести эксгумацию. Так и случилось. Немцы сделали свое дело, извлекли все без остатка, и гроб был доставлен в Дюссельдорф. Веля уже купил участок на кладбище в полной уверенности, что хоронит отца.
Когда же геодезист Рашо, бывший в курсе всех деревенских событий, встретил Милована — тот, напившись, сидел перед магазином, — спросил его:
— Как ты мог, Милован, Бог тебе судья, продать Веле своего покойного отца?
— Знал бы ты, Рашо, как мой покойный Дойчило всю свою жизнь мечтал увидеть Германию — не стал бы меня корить!
Петер покачал головой, а по кафе прокатился смех вперемежку с кашлем.
— Писать полезно для здоровья! — сказал шоферу Петр Апостол Спелеолог.
Толстяк не понял, но счастью его не было предела, ведь ему удалось рассмешить публику.
Уплатив по счету, Петер заметил автобус, сигналивший на всю долину, и побежал к остановке, Мария ринулась за ним. Он уже шагнул на подножку, когда она прошептала ему:
— А знаешь, как получаются женщины-левши?
— Не знаю.
— Если зачаты близнецы, один из которых умрет в животе у матери, родившийся будет левшой! Смотри же, не забудь женщину-левшу!
— Жаль, что не родилась вторая такая же, как ты.
— Ты и впрямь так думаешь?
— Не думал бы — не сказал бы!
— Не забудь женщину-левшу!
— Не забуду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Он сидел в автобусе у окна, из кафе все махали ему, словно провожали родственника — бог весть, вернется ли еще.
Петер ехал в Баина-Башту на автобусе компании «Ласта», слушая радио, и пришел к выводу, что сербские песни по большей части грустные, даже если слова в них веселые, а темп быстрый. Звуки растворялись в утробе полуразвалившейся колымаги, их перекрывал гомон пассажиров. Петеру вспомнилась похожая поездка из Гаваны в С., и он в который раз подумал, что его жизнь уже давно напоминает долгое путешествие сквозь литературу. От постоянных перемещений лишь усиливалось желание исследовать ту форму (душу), в которой невидимая нить соединяет внешний мир и внутренний. Автобус ехал по извилистой дороге, лишь самые стойкие пассажиры могли сдержать тошноту, а Петер все сильнее ощущал близость магистральному пути Истории. Он понял, насколько опасен этот скользкий путь, и знал, что здесь ступала нога солдата, прожигая землю с юго-востока в сторону Европы и в обратном направлении, с северо-запада к юго-востоку! Секрет нашей живучести так и не разгадан до конца, и даже Петеру не удалось раскрыть его, но его сострадание к сербам было величайшим из подарков, какие иностранец только может принести в дом, который столько раз разоряли непрошеные гости и который хозяева упорно восстанавливали.