— Мы вас немножко знаем, товарищ Басин, — сказала «Наташа», — так что не удивляйтесь моему приходу. Нам надо, чтобы кто-нибудь разъяснял солдатам текущие вопросы. Они должны разбираться в том, что пишут в газетах, книжках. Вы человек грамотный… Можем ли мы положиться на вас?
Я уставился на нее, изучая. «Не провокация ли?» — мелькнуло в голове. Такую гостью могла подослать и охранка. «Наташа», видимо, догадалась о моих колебаниях.
— Я понимаю вас… Но даю честное слово, что все это будет между нами, — сказала она. — Как еще убедить, просто не знаю.
Мне почему-то захотелось поверить ей.
— Хорошо, — ответил я. — Рассчитывайте на меня.
«Наташа» сказала, что в следующий раз придет мужчина, назвала его кличку и ушла. Больше я ее не видел.
Потом пришел какой-то человек и дал мне несколько прокламаций. Мы условились с ним о следующей встрече.
Постепенно я подобрал себе помощников. Ими стали старший унтер-офицер Кузьма Андреев, рядовой Станислав Колесинский, ефрейтор Игнатий Бороздин, рядовые Яков Петренко, Василий Кубаенко.
Пропагандировать в роте революционные взгляды было чрезвычайно рискованно. Заниматься этим приходилось очень осторожно, в глубокой тайне. Запретную литературу я хранил в канцелярии под библиотечными книгами, на койке под матрацем, иногда просто держал в карманах. Передавал ее либо Кубаенко, либо Петренко, либо каптенармусу Гарановичу. Каждый из них — еще нескольким солдатам. Прочитанные брошюры и листовки возвращались ко мне.
Некоторые нелегальные книжки маскировались обложками популярных в то время творений о царе и высших сановниках. Они тайком от ротного ходили по рукам.
Мы тогда еще не разбирались в тонкостях программ политических партий, хватались за все, что казалось революционным. Важно было вообще настроить солдат против существовавшего режима. Однако многие уже тогда понимали, что Манифест 17 октября — это надувательство со стороны царя. Мы слышали, что съезд созданного в 1905 году Крестьянского союза принял резолюцию с требованием передать землю в общую собственность народа. Позднее, когда собралась Первая Государственная Дума, нам стала ясна программа трудовиков, которые выступали за ликвидацию помещичьего землевладения и за передачу всей земли тем, кто ее обрабатывает.
Земля для крестьян, свобода всему народу, отмена классовых привилегий и улучшение положения солдат — вот что в то время волновало умы преображенцев. Они жадно слушали пропагандистов, пробиравшихся в полк, искали ответа на многочисленные вопросы в легальной и нелегальной литературе.
Кстати, одним из активнейших агитаторов был Аркадий Гаврилович Петров-Остапов — брат писателя Скитальца. Однажды, когда он пришел в полк, находившийся в Красном Селе, его увидел рядовой Переверзев из учебной команды. Он сразу же доложил кому-то из командиров и попросил арестовать Петрова-Остапова. Это было сделано. Аркадия Гавриловича начали обыскивать. При нем была записка ко мне. Чтобы она не попала в руки офицеров, он незаметно проглотил ее.
Не найдя у Петрова-Остапова ничего подозрительного, задержавшие отпустили его. Аркадию Гавриловичу следовало бы немедленно уйти. Но в это время пошел сильный дождь. Петров-Останов решил переждать под крышей столовой. Тут он снова встретился с Переверзевым. Доносчик опять побежал к начальству и стал доказывать, что Петрова-Остапова зря освободили.
— Это главный агитатор из тех, что ходят в полк, — заявил он.
Подпольщика вторично схватили и отправили в охранное отделение. Там раскопали материалы о его нелегальной деятельности. Пропагандист был сослан в Сибирь.
Разумеется, не следует представлять дело так, что распространение революционных взглядов в полку было поставлено широко, велось регулярно и организованно. Но пропаганда все-таки велась благодаря активной деятельности военной организации петербургских социал-демократов. Ее агитаторы работали с писарями воинских частей столицы, как наиболее грамотными людьми, вовлекали их в подпольную работу, через них разъясняли остальным необходимость перехода войск на сторону народа.
Впоследствии в обвинительном акте по делу 1-го батальона Преображенского полка следствием было признано, что в течение зимы 1905—1906 годов наше подразделение было буквально забросано прокламациями. Сначала их подбирали и сдавали начальству, затем стали уничтожать на месте.