Каждый этаж разделялся на две половины сквозным коридором с арками по обе стороны. За арками — койки с соломенными матрацами, такими же подушками и одеялами из грубого сукна. Вдоль стен большие пирамиды с винтовками и поменьше — для тесаков.
Полы везде, кроме первого этажа, деревянные. Раз в неделю их подметали с сырыми опилками.
Во дворе под навесом на повозке стоял полковой денежный ящик, возле него круглые сутки — часовой. Неподалеку находилась баня с прачечной, где мы сами стирали себе белье.
Форма преображенцев состояла из русских сапог, мундира, шаровар, гимнастерки, шинели и фуражки-бескозырки, в царские дни солдаты надевали круглые каракулевые шапки.
Кормежка по калорийности была не такой уж плохой, но очень однообразной: щи и каша. Иногда как зарядят на целый месяц варить горох, так у солдата глаза на лоб лезут. Ели из общих бачков, по четыре — шесть человек на каждый.
Жалованье мы, рядовые, сначала получали полтинник в месяц. 6 декабря 1905 года (все даты по старому стилю), в день именин Николая II, денежное содержание увеличили вдвое и назначили «чайно-сахарное» довольствие (до этого чай и сахар солдатам покупали за свой кошт офицеры). Это было очередной подачкой царя в то беспокойное время.
СОЛДАТСКИЕ БУДНИ
В шесть часов утра в казарме гулко раздалось:
— Встава-а-ай!
Не успев досмотреть сны, гвардейцы вскакивали с жестких коек, протирали глаза и поспешно одевались. Унтер-офицеры поторапливали, с утра пробуя свои голоса:
— Живо-живо!
— Не копаться! В гвардии служите!
Кто не слышал побудки, с того дежурный по роте сдергивал одеяло и оглушал:
— Вста-а-ать! Что тебе, уши заложило?
Солдат подскакивал как очумелый.
Притоптывая, мы торопливо натягивали сапоги, потом «доили» огромные медные умывальники, отфыркивались под струями холодной воды и окончательно приходили в себя.
После завтрака — чая с черным хлебом — старослужащие уходили в различные наряды, караулы, на работы. У нас, молодых, начинались занятия. То в одном, то в другом конце широкого коридора звучали разноголосые команды:
— Р-р-ряды сдвой!
— Пр-равое плечо вперед, марш!
— Тверже ногу!
— Ать-два, ать-два, ать-два…
Новички старательно грохали тяжеленными сапогами по полу. Он прогибался и трещал.
Из первого взвода доносилось:
— К но-ге! На пле-е-чо!
Там разучивали артикулы с винтовкой.
В полдень шли в столовую есть щи и кашу. Потом на час казарма замирала — отдыхали. После «мертвого часа» опять шли на строевую подготовку. Затем упражнялись в словесности. Это было самое нудное: в наши головы вколачивалась история полка, начиная с петровских времен. Мы заучивали наизусть состав царской семьи. Каждый должен был уметь отвечать без запинки на вопрос: «Кто твое непосредственное начальство?» Отвечать полностью, с соблюдением субординации.
Были занятия и «по политике». Нам давали представление о «врагах внешних и внутренних». Разъяснив суть вопроса, унтер-офицер интересовался, кто как его понял. Чаще всего он подходил к рядовому Прокофию Малыку. Тот был уроженцем Харьковской губернии, совершенно неграмотный и плохо говорил по-русски. Он не всегда сразу понимал, что от него хотят. А унтер был рад случаю покуражиться над парнем:
— Ну, что шары выкатил? Я тебе сказал: внутренние враги есть студенты-бунтовщики.
— Так точно. Внутренние враги есть скубенты-будочники.
— Не скубенты, а студенты. Не будочники, а бунтовщики.
Малык не мог правильно выговорить слово «бунтовщики». Унтер сердился:
— Дубовая твоя голова! Что должен сделать солдат, когда узнает о бунтовщиках?
— Доложить.
— Кому?
— Отделенному або господину взводному.
— Так. А как ты будешь действовать в случае смуты?
— По тревоге бежать…
— Куда?
— К бун-тов-щи-кам, — с трудом, но на этот раз правильно выговорил Прокофий.
— Дурак! Слушай. Все слушайте. Если возникнет опасность для государства Российского и его величества государя императора и членов его императорского величества семьи, солдат-преображенец обязан немедленно, по команде своего начальства в полном боевом снаряжении выступить на их защиту.
Для унтер-офицеров Малык стал чем-то вроде козла отпущения. Они часто потешались над ним, а порой просто издевались.
Однажды Малыка заставили сунуть голову в холодный камин и кричать в дымоход: «Городовой, служба не везет! Помоги!»