– Не всякий, – согласилась Сильвер. – Но вообще-то это довольно стандартный метод. Ему учат в наших разведшколах. Но что ты сам додумался – это здорово.
Дик прикусил губу. Конечно, он хотел быть откровенным с Сильвер – но думать вслух и не замечать этого? Ай да «швайнехунд»… Пить нельзя, мысленно подчеркнул он. Наверное, совсем нельзя.
– Сохранению контроля над речью под наркотиком тоже учат, – Сильвер пожала ему запястье. – Все в порядке, не волнуйся. Ты должен был об этом рассказать. Ты молодец. А теперь послушай меня. Далеко не каждого конвертированного пилота готовят в синоби, потому что не каждый для этого годится. Нужен особый психический склад и особые мотивации. То, что с тобой делали – называется созданием экзистенциального вакуума. Забрать прежний смысл жизни, подсунуть новый. Отобрать все, что есть – дорогих людей, дорогую память, даже ту часть тебя, которая тебе дорога – чтобы загрузить свое. И знаешь, что? Ненависть. То, что этот тип с тобой сделал – было для того, чтобы ты эту ненависть на нем сосредоточил и ею жил. Но ты молодец, Дик. Ты победил, ты вывернулся, ты сам организовал себе новый смысл, сам его сделал, из любви. Вот о чем ты должен помнить постоянно. А этот твой внутренний синоби… Да, значит, у тебя был какой-то талант, какая-то предрасположенность, и ее разглядели. Но что это за талант?
– Пролезать, – Дик оскалился, – врать и убивать, да?
– Какая чушь, – Сильвер слегка встряхнула его за плечи. – Это же твой родной язык! Что значит «синоби»?
– Терпение.
– А терпение – разве не добродетель? Разве не дар Святого Духа?
Дик слегка опешил.
– Ты вообще знаешь, как, кем и почему был организован клан синоби?
– Нет, – признался Дик. – Я до этого еще не дошел.
– Хорошо, сейчас расскажу…
Тут малыш закряхтел и завозился. Сильвер подошла к кровати, погладила ребенка по спине, пощупала подгузник.
– Сухой, – констатировала она, перевернула ребенка кверху попкой и осталась сидеть на постели. – Во времена Дарио Росса, второго тайсёгуна Рива, случилась межклановая война…
Снизу донесся какой-то шум, потом чьи-то ноги протопали по лестнице вверх и по коридору. Короткий разговор с Габо, ждущим за дверью – и осторожный стук.
– Сильвер! – Дик слышал голос этой женщины, когда гостил на навеге. Кажется, она заведовала производственным оборудованием и звали ее Линда. – Сильвер, у нас аврал. Хельга… тут приперся Тор…
– Смертоубийства не случилось?
– Пока нет. Но лучше тебе прийти.
– Черти бы побрали их всех, с их идиотскими амбициями, – Сильвер закатила глаза. – Иду.
Она сделала Дику знак спрятаться в угол, чтобы Линда не увидела его, шепнула:
– Присмотри за Чу, – и открыла дверь.
– Ну так что у вас там? – услышал Дик, когда дверь за ней захлопнулась.
– Она ему врезала. Он ей не успел. Обоих держат…
– Габо, за мной…
Голоса стихли в отдалении, неясный шум внизу – тоже.
Зато на постели снова завозился Джулио – или Чу, как называла его мама. Распрямил ножки, попробовал поднять голову и тут же снова уронил ее на покрывало. Дик сел рядом, хотел вернуть малыша в прежнее положение – тот с кряхтением настаивал на своем: ему хотелось двигаться, а не спать; он пробовал возможности своего маленького тела, совершая беспорядочные и отрывистые движения, пытался самостоятельно перевернуться на спинку… Наконец, ему удалось вскинуть головку достаточно высоко, чтобы она перевесила, и – брык! – юный Чу оказался на боку. Ножки, больше не чувствуя опоры, тут же задрыгались в воздухе. И ничем, кроме цвета кожи, этот младенец от детей тэка не отличался… Вот, например, сейчас, без живого тепла рядом, он забеспокоился. Рожица сморщилась, глазки сузились, а ротик наоборот, раскрылся – и Чу издал… нет, еще не вопль – но длинный тоскливый скрип.
– Ну, – Дик, как учила Мария, поднял его и прижал к груди, где сердце. Мария говорила, что его стук успокаивает малышей. – Чего ты? Мама совсем рядом, скоро придет…
Чу взбрыкнул и разразился новым скрипом. То ли сердце Дика работало не в нужном ритме, то ли смесь паров пива, вина и «швайнехунда» его напугала… «Не слишком ли я пьян, чтобы пройтись по комнате с младенцем и покачать его на ходу»? – Дик вытянул перед собой левую руку и «прицелился» пальцем в дверную скважину. Рука не дрожала. Дик встал – вестибулярка не подвела. Просто тепло во всем теле и легкий звон в голове. Пока он отдает себе отчет в том, что он пьян – он достаточно трезв.
– Коро-коро, крутится стиральная машина, – запел он, уповая, что если кто стоит под дверью и слышит, так не понимает тиби. – Пата-пата, работает с полной загрузкой. Кира-кира, выстираем все чисто-чисто…
Чу заорал. Рабочие песни дзё явно не годились в колыбельные.
– Да, фиговая песня, – согласился Дик. – И голос у меня фиговый. Бет тебе бы лучше спела, но где ее взять, – он еще раз прошел из конца в конец комнатушки. – Мой горец парень удалой, широкоплеч, высок, силен… Что, и это не нравится?
Чу на несколько секунд замолк и ткнулся ртом в его плечо, потом в шею, потом снова в плечо.
– Не, – Дик покачал головой. – Тут голяк. Я даже не того пола.
Словно понимая его слова, младенец завопил на такой ноте, что Дик даже зажмурился.
– Ну ладно, ладно! Я тебя отнесу, договорились. Сейчас… только визор надену.
Он сдвинул пластину на глаза. Рокс узнала его не по лицу, а по выражению. Может, повезет, если сделать морду воздухозаборником…
Внизу было тихо – но когда Дик спустился, он понял, что ругань не прекратилась, а просто идет на пониженных тонах. Ругались то ли по-аллемански, то ли по-свейски – Дик ничего не понимал. Еще два шага вниз – и он увидел бранящихся.
Люди с Парцифаля приземисты, сильны и весьма непосредственны в речах и поступках – оттого их часто за глаза называют гномами. Люди с Лоэнгрина высоки, стройны, тонки в кости, хороши собой (большой приток свежей крови в период реколонизации дал себя знать) – оттого их часто за глаза (а то и в глаза – они не обижаются) зовут эльфами. Мизансцена выглядела следующим образом:
– в центре зала, у самой стойки ели друг друга взглядами мужчина-«эльф» и женщина-«гном». «Эльф» прикладывал к скуле мешочек со льдом, женщину-«гнома» с двух сторон зажали за столом Габо Пуля и какой-то мужчина;
– у стойки, которую флагматично вытирал седоусый рутен, сидел спиной ко всем плечистый детина, бритым затылком демонстрирующий полное презрение;
– между «эльфом» и «гномом» прямо на столе, чуть покачивая ногой, сидела Сильвер, которой в последний момент удалось перехватить разговор в свои руки.
– …Таким образом, друзья мои, вы оба крепко держите друг друга зубами за яйца. Это метафора, Хельга.
– В отношении Торвальда? – фыркнул тот мужик, что блокировал Хельгу слева. По синеватому оттенку его загара Дик узнал палладийца.
– В отношении обоих, – Сильвер подняла руки запрещающим жестом, потому что оба спорщика открыли рты и попытались заговорить одновременно. – Ша, я сказала. Вы можете причинить друг другу и всем нам изрядное количество боли, поэтому каждый полагает, что держит ситуацию под контролем. А на самом деле вы просто не можете ни нормально вздохнуть, ни нормально поговорить. Все, что вы можете – это причинять боль. Я не знаю, что в этой позиции вас привлекает. Думаю, что и всем остальным она надоела хуже бустера.
– И потому берешь на себя роль посредницы и примирительницы, – холодно сказал «эльф».
– У меня ребенок, – Сильвер вздохнула. – Я хочу, чтобы у него завтра была пища и крыша над головой.
– Тогда почему бы тебе не заняться в первую очередь Хельгой?
– Потому что мы все знаем тебе цену, Тор, – сказал палладиец. – И знаем цену Хельге. Она хороший капитан. А ты потерял навегу и людей. Поэтому с тобой в море не пойдут даже самые голодные. Посмотри, до чего ты докатился. До работорговли. Но ты и гемов себе не смог купить столько, сколько нужно. Допустим, ты уговоришь Занду отобрать у Хельги «Юрате» и отдать тебе. Так полкоманды завтра уйдет за ней на «Фафнир». Потому что она свое капитанство заслужила головой. А ты – сам-знаешь-чем.