– Вам лучше знать, – Огата подцепил с блюдца тонкую деревянную спицу, унизанную какими-то розовыми ломтиками. – Филе "снежного краба", рекомендую. Ах, да вы, кажется, были экологом до того, как… переменили род занятий. Так что вам это не в новинку. Попробуйте-ка лучше ли-чи.
Дик последовал его совету и нашел этот странный фрукт – или ягоду? Или вообще цветок? – превосходным.
– Все-то вы знаете, – сказал он, проглотив ароматную сочную мякоть.
– Работа такая. А впрочем, сейчас я в отпуске.
– У вас бывают отпуска?
– Ну почему никто не верит, что синоби может просто поехать отдохнуть, встретить Сэцубун там, где его умеют праздновать по-настоящему, поплескаться в горячих источниках? Д а и какой шпионаж может быть в кругу семьи?
– Это… – Дик угостился еще одним ли-чи, – смотря какая семья.
Он посмотрел через плечо Огаты в ту сторону, где Баккарин разговаривала о чем-то с госпожой Джеммой. Точнее, госпожа Джемма что-то говорила, а Баккарин внимала, опустив голову, в позе униженной покорности.
– Тоже верно, – согласился Рин. – Кстати, как вам наша семья?
– Да что я могу знать ? – Дик прицелился спицей и наколол на нее клубничку. – Я же просто хакобия. Подай-принеси.
– Вам поверят так же, как вы поверили мне, что я в отпуске.
– Мне-то что.
– Подумайте, чем это может для вас обернуться.
– Меня вышибут отсюда? Тогда я, пока здесь, вдарю вон по той зеленой штуке. Как она называется?
– Киви, – снова улыбнулся Огата-средний. – И вас отсюда не вышибут. Вас, скорее всего, просто убьют. Как последнего любовника Баккарин.
– Значит, надо вдарить и по ли-чи, – рассудил Дик, прихватывая сразу три палочки.
– А говорите, что обычный хакобия. Обычный хакобия был бы, самое меньшее, удивлен таким поворотом. Или вас так часто пытаются убить?
– Ли-чи я ем реже, – подумав, сказал Дик.
Он не мог придумать, как отделаться от этого чересчур (хотя для его профессии, наверное, в самый раз) сообразительного типа, а тут еще в опасной близости замаячила грузная фигура полковника Ольгерта, и Дик предпочел не трогаться с места, а передвинуться так, чтобы Рин Огата заслонял его от полковника.
– Вы не ответили на мой вопрос: как вам наша семья?
– В жизни бы не подумал, что это может называться семьей, – Дик посмотрел в другую сторону и увидел, что Баккарин прощается с сыном у входа в зал.
– Весенним девицам запрещено входить во дворец, – прокомментировал Рин. – Традиция.
– Дайте я угадаю. Чтобы гости не перепутали настоящих дам с… э-э-э… приглашенными?
Рин коротко засмеялся.
– Нехарактерный ход мысли, и неверный. Здесь ярмарка, сеу Огаи. Выставка. Большинство мужчин, на которых она рассчитана, пришли со своими женами – таков этикет дворцового приема в Сэцубун. При женах сговариваться и торговаться на будущее неловко.
– А женам запрещено выходить в сад?
– Ну что вы. Посмотрите, дам довольно много. Но большинству из них хватает такта под тем или иным предлогом вернуться на время во дворец, предоставив мужу свободу маневра.
– А если дама не захочет оставить мужа?
– В этом дамы, конечно, вольны – но такое поведение не встретит понимания в свете. Ревность – удел людей, терзаемых комплексом неполноценности.
– Тех, кто просто любит своих мужей и жен тут, наверное, считают полными выродками, – Дик не сумел вовремя подавить раздражение.
– Забавно, – приподнял брови Огата. – Я думал, человек, в любленный в чужую жену, проявит понимание.
"Чтоб мне подавиться этой красной штукой, если ты и в самом деле думал, что я влюблен в Баккарин…" – подумал Дик, и тут же понял, что он действительно немножко влюблен в Баккарин. Он замер, не успев донести до рта палочку с ароматной алой пирамидкой, на срезах отливающей янтарем.
– Это смола дерева кихайя, – великодушно пояснил Огата, отобрал палочку и воткнул ее обратно в панцирь выложенной из дынных долек черепахи. – Служит только для украшения стола и аромата. И хватит пожирать глазами Баккарин, если намерены хотя бы попытаться перестать создавать ей проблемы.
– А это я создаю ей проблемы? – вскинул голову Дик.
– Да. И вам это сейчас объяснят.
К ним подходили Нуарэ и Ройе.
– Извините, я чужой здесь, – сказал Дик. – Вырос на навеге, в приличное общество попал впервые. Если бы вы меня просветили, был бы очень благодарен.
– Ну-ка-ну-ка, что у нас тут? – Нуарэ, улыбаясь, взял со стола клубничку. – Ринальдо, ты не представишь молодого человека?
– Да неужели ты, с твоей-то квалификацией, еще не выяснил, как его зовут?
– Простая формальность.
– Огаи Ран, хакобия из дома "Горячее поле". Мишель Нуарэ, начальник службы безопасности клана Сога.
– Очень… интересно, – улыбнулся Нуарэ, окидывая Дика взглядом.
– Почему? Вы раньше не проявляли интереса к скульптуре.
– Но я проявлял интерес к прекрасной Баккарин, – улыбнулся Огате Нуарэ. – И продолжаю проявлять. Поэтому мне интересен ее очередной… избранник.
– Вы придаете этому слишком много значения, – как можно более будничным тоном сказал Ройе.
– Вовсе нет. Баккарин – незаурядная женщина, и мы с тобой убедились в этом на собственном опыте, Макс, – теперь улыбка Нуарэ была адресована прямо Дику. – Видите ли, молодой человек, мы, удостоенные в свое время близости с Баккарин, образуем нечто вроде клуба – неофициального, не очень маленького, но довольно избранного. Баккарин не спит с кем попало. Поэтому меня неизменно интересуют новые, скажем так, члены этого клуба. Мне было бы неприятно оказаться на одной доске с какой-нибудь смазливой посредственностью. Так что я горю желанием узнать, чем вы могли ее привлечь.
Дик почувствовал, как в лицо бросается кровь. Он не знал, что ответить.
– Господа, господа, – Баккарин подошла к ним, очаровательной улыбкой прикрывая беспокойство. – Что это вы так насели на моего хакобия?
– Исключительно мое неуемное любопытство, очаровательница. Я пытаюсь понять, чем тебя так приворожил этот юноша. Мальчик, который занимал его место в прошлом году, по меньшей мере, отлично танцевал. Этот… прости меня, Баккарин, но он ниже всякой критики. Он даже не красив.
– Неужели за то время, что мы не виделись, вы стали ценителем мужской красоты? – похлопала ресницами Баккарин.
– Что ты. Я всегда был поклонником женских прелестей. Особенно твоих. Да и твоего исполнительского искусства тоже. Не перестаю вспоминать тот день, когда ты играла мне на свирели.
По тому, как все переглянулись, Дик понял, что сказана какая-то гадость. А через секунду сообразил, какая.
Он уже вдохнул, чтобы сказать Нуарэ все, что сумел придумать, но Баккарин успела раньше.
– Старые змеи поднимают голову только если им поиграть, – улыбнулась она. – Видно, ваш змей нечасто танцует, коль скоро вы не можете забыть мою игру до сих пор.
– Не только я, но и половина здесь присутствующих, – оскалился Нуарэ. – Особенно Макс. Вы вдвоем устроили впечатляющее представление.
– Полно, Мишель, – покачала головой Баккарин. – Господину Огате вовсе не обязательно знать, что вы с возрастом все чаще предпочитаете роль созерцателя.
– Ты стареешь гораздо быстрее, простолюдинка, – Нуарэ потерял-таки самообладание на миг. – И чем старше ты делаешься – тем твои любовники по возрасту ближе к твоему сыну. Этот, кажется, даже младше. Стыд, Баккарин. Ты забыла стыд, вот что я хотел тебе сказать.
– Если вы его не забыли, – прорвало наконец Дика, – то лишь потому, что у вас его никогда и не было.
– Когда мне понадобится мнение шлюхи, – склонился к нему Нуарэ, – я так и скажу.
– Это касается и тех шлюх, которым вы служите? Или их мнение вы цените?
Нуарэ секунды полторы стоял как жена Лота – но мгновенно взял себя в руки и повернулся к Ройе.
– Макс, ты меня разочаровал. Прием старый как мир и дешевый – ты вызовешься секундантом, а поскольку вызов прозвучит от меня – твой бесталанный брат выводится из-под вендетты … Но неужели тебе не жаль этого сопляка? У него ведь нет и четверти шанса против меня.