– Ты нанимаешь для этого головорезов-недорослей, – брезгливо сказала госпожа Джемма.
Учитывая, что через другой вход ворвалась Хельга во главе отряда из восьми человек, сопротивление было абсолютно бессмысленным.
– К…как? – выдавил Дормье.
– Очень просто, – пояснил Огата. – Пока ваши люди играли с экологической полицией в догонялки, во дворце как раз прорвало канализацию. Чтобы весь этот чудный праздник не захлебнулся в говнище, техникам пришлось спешно выводить трубы прямо в систему подземных коммуникаций – а тут как раз отключилось силовое поле. Я был неподалеку и подумал – почему бы мне не зайти на огонек, не навестить маму? Кстати, Макс, пора отозвать твоих ребят. Побегали – и хватит.
Ройе показал скованные руки.
– Ага. Мишель, будь любезен, сними с Макса эти железки и надень на себя. Карин, свет мой, эти браслеты тебе не идут, передай их господину Дени. – Огата перевел взгляд на Дика. – Боя, тебя ранили?
– Нет, – Дик опередил Пауля. – Я просто… устал.
– Ну тогда отдыхай. У тебя был тяжелый вечер.
– И будет тяжелое утро, – усмехнулся Нуарэ. – Или теперь правила изменились, Макс? Насколько я помню, ты никогда не боялся выглядеть ханжой…
– Правила не изменились, – сказал Ройе, потирая запястья. – Разве что мы достигнем обоюдного согласия по вопросу о переносе сроков поединка в связи с состоянием здоровья одного из противников.
– Не достигнем, – оскалился Нуарэ.
Северин опустил оружие.
– Макс, а мы можем его просто пристрелить?
– Нет, – сказал Ройе.
– Нет, – сказал Дик одновременно с ним.
– Почему? – спросил Северин, повернувшись к ним обоим.
– Потому что у тебя есть сын.
– Потому что он мой!
Дик и Ройе снова дали ответ одновременно, переглянулись, опять посмотрели на Огату.
– Ты хочешь, – Огата скривился как от кислятины, и, подойдя к Ройе вплотную, почти прошептал ему на ухо, – чтобы я, потому что у меня есть сын, поручил дело мальчику, который немного младше Анибале?
– А почему нет, – подал голос Дормье. – Ты же отправил вместо себя Баккарин. Ты кого угодно подставишь, кургар безногий, чтобы не драться.
– Тихо, Северин, – Ройе перехватил Огату почти в рывке. – Ты же не хочешь покалечить его до поединка.
– Он секундант Нуарэ?
– Да.
– А ты?
Ройе кивнул на Дика.
– Уступи мне, – попросил Огата. – Уступи, а?
Ройе покачал головой.
– Я имею на это больше прав, чем ты, в конце концов, – хрипло проговорил Огата. – Мы ведь и в самом деле не можем отправить драться ребенка. Ты и я, ну?
– Твое главное право сейчас – не быть дураком и не изгадить все в шаге от победы, поддавшись эмоциям. Нельзя допустить вендетту между семьей Огата и семьей Нуарэ.
– Если все дело только в этом, – подала голос Хельга, – то можем пособить мы. Выведем сукина сына прогуляться в садик и прислоним к теплой стеночке. Наши семьи они будут искать до… короче, долго будут.
– Извините, – сказал Ройе с заметным раздражением в голосе. – Но это семейное дело, и наемникам не стоит вмешиваться.
– Ах ты законник хренов! Если мы наемники – а мы и вправду наемники – то кто этот пацан?
Дику уже надоел бардак. Он поднялся с кресла, свистнул в пальцы, и в наступившей изумленной тишине сказал:
– Я – Райан Йонои с планеты Сунагиси, воспитанный рыцарями Синдэна под именем Ричард Суна. И я вам всем говорю, что голова Мишеля Нуарэ принадлежит мне, и никому другому. Этот человек тяжко оскорблял женщину, которую я считаю своей сестрой, и дело не только в том похабном разговоре. Он восемь лет травил и унижал ее, и делал это по приказу вот этой вот дамы. Я не могу вызвать даму, потому что не бьюсь с беззащитными женщинами. Но жизнь Нуарэ – моя, потому что я – единственный из выживших с Сунагиси, кто находится здесь, на Картаго. Единственный родственник Баккарин. Господин Огата, помолчите пока, пожалуйста. Ваши права на его кровь был такими же как у меня – до полуночи. Но в полночь или около того мне пришлось убить шесть человек, каждый из которых был лучше господина Нуарэ. Если после этого я позволю кому-то другому наложить на него руку, я… я так и останусь не более чем наемным убийцей.
– Вы останетесь им в любом случае, молодой человек, – холодно произнесла госпожа Джемма. – И после убийства Лорел Шнайдер вам не с руки хвастать, что вы щадите беззащитных женщин. Я не вижу причин, по которым вы не можете драться со мной, коль скоро именно я приказала поставить эту наглую куртизанку на подобающее ей место, когда она попыталась пролезть в мой дом.
– Ну, матушка, – елейным голосом сказал Северин. – Перестаньте покрывать позором память своей лучшей подруги. Уж кем-кем, а беззащитной женщиной она не была. В момент ее гибели при ней был флорд, и это не считая морлока-телохранителя и многочисленной стражи. Она была беспечна, может быть, или даже безумна в тот момент, но никак не беззащитна.
Дик сел, снова откинулся в кресле, закрыл глаза и перестал чувствовать что-либо, кроме боли в плече и в ребрах, а потом и ее перестал.
Когда он проснулся, то увидел, что у его кресла сидит Дева Мария в темно-красном платье и синем плаще. Сидит и плачет, комкая в руках платок.
– Не надо, пожалуйста, – тихо попросил он. – Я не могу отказаться. Я все равно должен его убить. Это даже хорошо, что я его ненавижу, потому что убивать тех, кого не за что ненавидеть – оказывается, совсем тошно.
Мария ничего не ответила, только подняла платок – но вытерла не свои слезы, а лицо Дика.
Он взял ее за руку – и проснулся окончательно.
Он держал за руку Баккарин, которая вытирала ему лицо салфеткой.
– Уже пора? – спросил он. Женщина кивнула. Потом сказала:
– Ты свободный человек, Ран. И ничем больше не обязан Ройе. Я принесла тебе одежду, деньги и лекарства. Я выведу тебя из дворца. Вот карта, вот ключ от снайка: поедешь на экостанцию к Этану Лееву, он тебя укроет на время, подлечит и переправит на Сэйрю…
– Спасибо, – сказал Дик. – Но нет. Я не просто должен это сделать, я хочу это сделать. Вы понимаете?
– Еще как. Я сама хочу это сделать, только без дурацкого спектакля, именуемого дуэлью. Ты не обязан рисковать, Ран. Нуарэ должен умереть, но пусть он умрет как крыса, а не как воин.
Дик помолчал, держа ее за руки, потом спросил:
– Ты поцеловала меня тогда… из-за госпожи Лорел Шнайдер?
– Да.
– Знаешь, когда меня упрекают за нее, мне почему-то обидно. Но когда хвалят… это еще хуже.
Баккарин сказала вместо ответа:
– Северин и Ройе знают, что я здесь. Знают, что я тебе предлагаю, потому что знают меня. Проблема с вендеттой разрешится, если Нуарэ убьют имперцы – а желающие, как ты знаешь, есть. Ты никого не подведешь и никого не предашь.
– Кроме себя, – Дик потер начавший ныть бок. – Вот зараза. Если это сердце, то почему болит не оно?
– Не знаю. Пауль – врач, а я в этом не разбираюсь. Ран, никто не требует, чтобы ты дрался в таком состоянии…
– Я не буду драться, Баккарин. Я его просто убью, и все. Вот увидишь. Пауль передал мне какое-то лекарство?
– Да, – Баккарин достала из пакета упаковку пластырей. – Прилепи слева, чуть пониже подмышки.
Дик распечатал и прилепил один. То ли это было самовнушение, то ли так хорошо действовало лекарство – но от пластыря сразу поползло в стороны приятное онемение.
– Пауль сказал, что это противосимптомное средство, – сообщила Баккарин. – Тебе станет легче, но ты не выздоровеешь.
– Понятно, – Дик поднялся, потянулся, размял шею, принял упор лежа и отжался несколько раз.
Болит. Все равно, когда двигаешься – болит. И слабость.
Он сел в кресло, отдышался. Ничего страшного. Просто нужно беречь силы и не закатиться в обморок до начала схватки. А там на все про все уйдет секунды две.
Дик ни на йоту не сомневался, что убьет Нуарэ. Это было решено, подписано и скреплено печатью. Симатта.
А что будет потом (и совсем потом) – его не волновало совершенно.
Он знал, что Мария в его сне плакала и о нем тоже. Что он давно уже идет по тоненькой ледяной корочке над горячей бездной преисподней – и все ресурсы прочности у этой корочки выработаны давно. Почему вавилоняне думают, что мы боимся ада? – удивился он мимоходом. Нежели так трудно понять, что даже когда ты идешь к краю – достаточно знать, что для кого-то есть и рай, а для кого-то просто жизнь, и что по пути в бездну все же можно радоваться тому, что эти люди защищены от твоего, лично твоего зла?..