Лезвие флорда, шелестя, убралось в рукоять. Капрал разжал ладонь и уронил оружие на песок. Лоб его был мокрым.
– Тэнконина не хочу убивать, – сказал он, высвобождая руку. – Слушал его – рука камнем делается. Может быть, потом убью, но хочу узнать, в чем его правда.
– Договорились, – сказал Дик, поднимая флорд и засовывая его за пояс. – Вы свободны покидать Лабиринт на время увольнительной?
– Да, – кивнул Коготь.
– И когда следующая увольнительная?
– Вторая смена, через пятидневку.
– Я буду здесь и отведу вас туда, где мы поговорим свободно, – Дик заложил за пояс большие пальцы рук и покачался с пятки на носок. – Сколько вас сегодня, шестеро? Приведи десятерых. Мастер ися, – юноша развернулся к медтеху так, чтобы тот мог свободно читать губы: – Вас я приглашаю тоже. А сейчас – до свидания, и пусть Небесный Отец позаботится обо всех вас. Я буду молиться ему.
Дик поклонился морлокам – коротко, как противникам на татами. Морлоки тоже склонили перед ним головы – и уже через несколько секунд четверо из них исчезли, растворились в массе полуголых и голых тел. Двое, капрал и его товарищ, ждали медтеха.
– Жаль, что по моей молитве не происходит чудес, – прошептал Дик, обращаясь к Ману. – Мне бы хотелось отблагодарить вас хоть чем-то, мастер ися. Хотя бы умолить Бога вернуть вам слух.
– Отблагодарить? – изумился медтех – Но за что?
– Вы меня жалели.
– Ах, тэнконина Ман и сейчас жалеет, – ися опустил глаза. – Был рад видеть, что вы живы, не лгу. Но с такой искренностью долго не проживете.
– Проживу столько, сколько нужно, мастер ися, – Дик сказал это уже ему в спину – а значит, ися никак не мог этого услышать, разве что ему потом перескажут морлоки.
Дик скрылся в проходе и подобрал с пола свою одежду. Его внезапно охватил озноб – такой сильный, что юноша с трудом попал дрожащими руками в рукава.
– К-как вы здесь б-бегаете голышом, – пробормотал он, оставив бесплодные попытки застегнуть куртку. – Холод собачий!
– Да что вы, сэнтио-сама, – искренне удивился Рэй. – Здесь жарко.
Дик вынул из кармана сигареты, достал одну и неловко раскрошил ее. Затоптал в песок, достал вторую, попробовал прикурить – и прожег посередине, опалив себе подбородок.
– Симатта, – он вышвырнул и эту.
– Дайте я, – Рэй протянул руку к зажигалке. – Да что с вами, сэнтио-сама?
– Не знаю, Рэй-кун, – юноша взял сигарету и затянулся. – Просто я так устал…
К радости всех обитателей Салима, Дик провел там целую пятидневку, ходил с партией «охотников» за личинками капп, таскал из заброшенной выработки камни, чтобы надежнее перекрыть выход в ничьи катакомбы, переносил, обмотав нос тряпкой, органику для выпрошенной у Ван-Юнь бустерной грибницы, играл с Ксаной и ходил на проповедь с Батлером и Остином. Потом он еще раз встретился с боевыми морлоками – в пустой пещере, подготовленной, видимо, для расширения Лабиринта, да так и законсервированной в полуразработанном состоянии – даже проходческие щиты не были демонтированы и вывезены из нее.
Рэй смотрел на своего капитана во все глаза и удивлялся тому, откуда в нем берется эта способность убеждать. Он знал, что капитан – далеко не дурак, и что невзгоды выбили из него изрядную часть юношеской робости – но все-таки наедине с Рэем и в Салиме он иногда позволял себе… ну, расслабиться что ли. Побыть не старше, чем он есть. И в эти часы никак нельзя было подумать, что он способен внушить десятку здоровенных морлоков… да хоть что-нибудь. Конечно, в первый раз все они были – молодняк, сплошная зелень. Но во второй раз они притащили с собой старика, который считал месяцы до усыпления – он помнил еще Бона. Глядя на его крепкие, желтые клыки и когти, Рэй никак не мог бы подумать, что он уйдет потрясенным сильнее всех. А вот поди ж ты.
Нет, сам капитан мог говорить, что он обыкновенный, и даже худший из худших и последний из последних – но Рэй-то без оптического прицела видел, что Дух ведет его. Он мог чувствовать слабость и усталость – как тогда, после первой встречи – но даже тогда Дух его не покидал.
Расставаясь с морлоками, Дик сказал, что на следующей пятидневке не придет: в Праздник Дождя у него назначено важное свидание.
– Говорить вам будет Порше Раэмон, – сказал он.
– А кто он такой? – фыркнул самый задиристый из молодняка. Дик осадил его одним взглядом и тремя словами:
– Он – это я.
На пути обратно в Салим Рэй осторожно спросил его:
– Сэтио-сама, вы уверены, что я справлюсь?
– Конечно, Рэй. По-моему, там, где справился я, справится кто угодно.
Рэй не находил в себе подобной уверенности. Он понимал теперь, что означает «нет пророка в своем отечестве»: то, что Дик не такой как все, морлоки принимали спокойно и безоговорочно. Он принадлежал к высшей породе людей, и к самым сливкам этой породы: капитанам и пилотам. Он показал себя настоящим туртаном. Он показал себя настоящим чудотворцем, заставив руку капрала Когтя онеметь. Всего этого Рэй не мог.
Они вернулись в Салим и поужинали, а потом Дик лег на спальник и заснул – в последний раз перед возвращением в Муравейник. Стояла жара и духота, Салим погрузился в тяжкую дремоту – и только Мария в круге света от лампочки перешивала какую-то тряпку для Ксаны. Рэй не мог спать. Он сел в ногах у капитана и задумался.
– Раэмон, – вдруг тихо позвала Мария. – Раэмон, сядь поближе.
Рэй пересел.
– Не хочется его отпускать, – признался он вдруг. – Тонет сердце. Как он там будет один?
– И как мы здесь будем одни, да?
Рэй, подумав, согласился. Мария вздохнула тяжело.
– Нам хорошо, когда он здесь. Уходит страх, и все кажется правильным. Как будто у нас появился хозяин.
– Не смей так говорить! – Рэй щелкнул хвостом о стену. – Сэнтио-сама никогда не…
И осекся.
– Да, он не стал бы, – кротко согласилась Мария. – Но мы стали. Даже ты… ах, неужели все это так глубоко в нашей крови?
Она опустила голову и по широкому крылу ее носа скатилась слеза. Рэй растерялся. Он не умел утешать женщин. Он видел, как это делают человеческие мужчины, но не знал, получится ли у него.
А с другой стороны – какого черта? Не получится так не получится, хуже никому не будет. Он придвинулся вплотную и обнял Марию за плечо, несильно прижав ее к себе.
– Ты права, дзё. Я только что думал, как… как будто я телохранитель, а он – мой хозяин.
– Да. Мы все были ничьи, все мечтали о хозяине. Рики-сама не устает повторять, что у нас только один хозяин, Иэсу-сама. Но мы ведь не видим Его, а Рики-сама мы видим…
Рэй присмотрелся к тому, кого они видели. Ему вдруг захотелось, чтобы Дик не спал, а только притворялся спящим и все слышал – это избавило бы его от необходимости объясняться. Но Дик спал, закинув одну руку за голову, а другой бессознательно придерживая Ксану, которая почти забралась к нему на живот. Если бы он бодрствовал, он бы дышал по-другому.
– Что мы будем делать, если он умрет? – продолжала Мария. – Мне страшно об этом думать, но я заставляю себя. Когда его нет, я заставляю себя думать, что он и не придет, и надо жить дальше. Ох, Раэмон, как это тяжело. Но если с его смертью все рассыплется – значит, мы остались рабами, как и были.
Эти слова ужалили Рэя. Она была права. Правее некуда. Но что делать?
– Он должен уйти, – совсем тихо сказала Мария. – Надолго. И не говорить, когда вернется. И вернется ли. Так надо. Скажи ему.
– Почему я?
– Ты был с ним дольше всех. Ты его к нам принес.
– Но тогда уж – и Том. И Остин, и Актеон…
– Ты первым понял.
– Нет, первой поняла ты. Это твое право.
– Я не могу об этом так просто говорить. Ты же видишь – я плачу.
– Вот и хорошо. Плакать не стыдно.
– И все-таки это ваше дело. Вы дольше были свободными, – Мария смахнула слезы и вернулась к шитью.
Рэю снова ничего не осталось, кроме как молча признать ее правоту. Да, они были свободными несколько лет. И если после этих лет он снова начал смотреть на Дика как на доброго хозяина – в том его собственная вина. Да, он считал себя ответственным за жизнь, которую спас с таким трудом. Но всю остальную ответственность он с легкостью сбросил на плечи… мальчика вдвое младше себя. Мария права. Нужно думать о нем иногда… как о морлочьем щенке. Очень резвом, отважном и умном для своих лет, но все-таки щенке. Рэй сделал над собой мысленное усилие – и подумал именно так.