Эта система, распустившаяся пышным цветом несколько позже, когда войны с Францией заставили значительно увеличить личный состав военного флота, существовала в зачаточном состоянии еще в 80-х годах XVIII столетия и уже тогда дала свои неизбежные плоды: глухое недовольство охватило матросскую массу. Каждый военный корабль того времени представлял собой как бы пороховой погреб, ежеминутно готовый взорваться от неосторожно залетевшей искры.
Недовольства матросов лейтенант Блай не боялся, а мысль о возможном бунте с их стороны, повидимому, не приходила ему в голову. Он твердо верил в воспитательное значение девятихвостой плетки и был убежден, что со временем ему удастся прибрать к рукам распущенную команду. На свою беду Блай был плохой психолог. Он не знал, что человеческое терпение все же имеет границы, переступать которые не смеет никто, даже командир британского военного корабля. А среди экипажа «Баунти» не имелось ни одного человека, который мог бы остановить Блая, повлиять на него. Со штурманом и одним из штурманских помощников, как с людьми не своего круга, командир держался строго официально. Второй штурманский помощник, которого звали Флетчер Кристиен, происходил из мелкопоместных дворян. Его старший брат был известным в свое время ученым, профессором богословия. Тихий, задумчивый, печальный и очень деликатный Флетчер Кристиен имел чувствительные нервы — вещь редкая для английского морского офицера — и, что встречалось еще более редко, отличался подлинной гуманностью в обращении с командой. Все его симпатичные свойства представлялись Вильяму Блаю жалкой слабостью, непростительной для бравого моряка. Он постоянно преследовал Кристмена выговорами, замечаниями и ехидными сарказмами, жестоко уязвлявшими самолюбие молодого человека.
Из остальных членов экипажа никто не смел и пикнуть перед грозным командиром. Пять мичманов, совершавших на «Баунти» свое первое плавание, были почти еще дети: самому старшему едва исполнилось восемнадцать лет. Корабельный секретарь Самюэль отмалчивался и держался в стороне. Ботаник Давид Нельсон и садовник Броун, сопровождавшие экспедицию, чтобы содействовать благополучной доставке хлебных деревьев, не могли итти в счет, как люди береговые и штатские. О канонирах, корабельных плотниках, квартирмейстерах и боцманах говорить не приходится. Эти люди младшего командного состава стояли к матросам ближе, чем к офицерам, и трепетали перед Блаем. С некоторым благоволением командир относился только к судовому врачу. Иногда по ночам, когда на корабле все, кроме вахтенного офицера и рулевого, спали, Вильям Блай отправлялся коротать время с доктором. Матросы, видя огонь, мерцавший в окошечке каюты, говорили шопотом, что лейтенант и медик вместе пьянствуют, истребляя джин, запас которого хранился под докторской койкой. Неизвестно, насколько справедлив был этот слух относительно Блая, но доктор действительно все чаще и чаще стал подниматься наверх в сильно нетрезвом виде.
Меловые утесы Англии еще не успели окончательно скрыться за сеткой мелкого дождя, а на корабле уже стала сгущаться атмосфера озлобления и недоверия.