Говорить не хотелось. Воображение рисовало страшные картины. Неумевший плавать Перси вызывал особую жалость, несмотря на всю безысходность ситуации.
– Надо написать Мэри, – нарушил тишину Джордж.
– Нет, – возразил Трелони, – я поеду к ней сам. Женщин надо будет поддержать в их горе. Заодно узнаю пожелания по поводу похорон.
Байрон слышал, как Шелли не раз говорил о кремировании. Ему претила идея лежать в сырой земле в заколоченном гробу. Слова друга всплывали в памяти: «Боюсь умереть, потом проснуться и не иметь возможности выйти. От сожженного тела остается лишь пепел. Лучше сгореть, раз и навсегда».
– Я буду добиваться разрешения кремировать Шелли и Уильямса, – твердо произнес Джордж. – Вы, мой друг, можете ехать, конечно. Ваше желание лично рассказать женщинам о случившемся похвально. Прах Перси останется здесь, в Италии. Его злопыхатели не смогут произносить лживые речи на похоронах. Этого я точно не допущу. Однако желанию миссис Уильямс отвести прах мужа на родину препятствовать не стану.
Миссис Хант попыталась возразить, отстаивая права Мэри Шелли, но слушать ее Байрон не собирался. Он развернулся и покинул комнату, не сказав больше ни слова. Утром он начал хлопотать о разрешении кремировать тела друзей. Были разосланы необходимые запросы властям. Трелони уехал в Леричи.
– Я испытываю странные чувства, дорогая Тереза, – говорил Джордж вечером графине. – Не верится, что больше не услышу голоса Перси, не прочту ему моих стихотворений, а он больше не напишет ни строчки своих. Пожалуй, я не скорбел так после известий о смерти Аллегры. У нас с ней было мало общих воспоминаний, приключений, забавных игр. Главное, не было единомыслия, общего душевного устройства, какое случается только с такими друзьями, как мы с Шелли. Моя жизнь тоже скоро оборвется, – он предупреждающе поднял руку, не давая Терезе заговорить. – Не протестуй, душа моя, не спорь. Я номер два в нашем с Перси коротком списке. Мы уйдем один за другим, и горевать тут не о чем.
Но, несмотря на желание покориться судьбе и принять смерть друга как фатальный и неизбежный факт, Байрон все сильнее впадал в меланхолическое состояние духа. Вместо вина ему подали джин. Ел он совсем мало, стараясь ужинать у себя наверху. На уговоры Ханта спуститься к столу Джордж отвечал:
– Не люблю смотреть, как едят женщины. Я довольно часто наблюдал это зрелище в последнее время и хочу от него отдохнуть. Увольте, Ли. Я оставляю дам на ваше попечение. И не пытайтесь меня убедить, что дело обстоит иначе. Поглощение пищи – процесс такой же некрасивый, как пищеварение и прочие процессы, проистекающие в организме. Вас это не смущает и прекрасно. Рад за вашу устойчивую психику…
Вскоре от Трелони пришла весточка: он задерживается, дабы помочь женщинам переехать обратно в Пизу. Миссис Уильямс против кремирования не возражала. Но прах мужа собиралась отвезти в Англию, «где она, видимо, и останется, так как в Италии ее ничего не держит, а, напротив, напоминает о печальном событии», – писал Эдвард Байрону.
Прошла еще пара дней. К сожалению, начавшиеся неприятности не закончились. Постоянно отсутствовавшие дома отец и сын Гамба не сумели доказать тосканским властям, что их не за что высылать.
– Они опять вляпались в историю, – пожаловался Джордж вернувшемуся из Пизы Трелони. – Драчливость у них в крови. Я пытался уговорить Руджеро пересидеть сложные времена и не лезть на рожон. Последняя стычка, в которой я сам вынужденно принял участие, произошла в марте. Тогда нас великодушно простили. Но сейчас дело поворачивается не так, как хотелось бы.
– Вспыльчивые люди, – нашел объяснение Трелони. – И вы, мой друг, чем-то похожи на них. Ваша дружба возникла не на пустом месте.
– Согласен, – кивнул Джордж. – Как бы то ни было, теперь отъезд в Геную представляется делом решенным. Гамба дали всего два дня на сборы. Я бы не хотел покидать Пизу, эту виллу, которая пришлась мне по душе. Однако оставить графиню я не имею права да и не хочу. Придется последовать за ними.
Джордж попытался отсрочить отъезд Гамба, но безуспешно. Им временно разрешили проживание в Люкка. Когда-то этот город по влиянию и красоте превосходил саму Флоренцию. Теперь былое величие угасло, и только прекрасные здания и площади напоминали об ушедшей славе. Несмотря на условия развода с мужем, Тереза осталась с Байроном под одной крышей.
Без шумного семейства Гамба дом опустел. И даже Ханты стали вести себя тише: Ли работал над первым выпуском «Либерала», Марианна привыкла к Терезе, и ругаться с ней стало неинтересно. Единственное, что развлекало Джорджа, – это позирование молодому американскому художнику, пытавшемуся рисовать его портрет для Академии искусств, и ежевечерние прогулки верхом. Вместе с Трелони они приезжали к заброшенному сараю и соревновались в стрельбе по самодельным мишеням.