Документы в порядке. Нет причин для беспокойства.
Тёмно-вишнёвый спортивный «Ягуар» плавно завершил торможение, остановившись перед многотонным бетонным блоком, на котором флюоресцировала надпись: «Граница запретной зоны».
Рядом мерцал недвусмысленный знак, обозначающий высшую степень биологической опасности.
Дежуривший на блокпосту офицер выглядел абсолютно спокойным. Молча взглянув в салон через приспущенное ветровое стекло, он не произнёс приветствия и не задал вопроса, лишь требовательно протянул руку, принимая удостоверение личности, затем приложил пластиковый прямоугольник к укреплённому на запястье сканеру.
«Энтони Дрейк» — буквы на крошечном дисплее зловеще сменили цвет с изумрудного на алый.
— Ваш допуск аннулирован, — сухо произнёс офицер, явно не собираясь возвращать удостоверение.
Дрейк всё же протянул руку.
— Удостоверение. — Его голос прозвучал требовательно, властно, хотя в мыслях Энтони продолжал испытывать горечь.
Он знал, что документы в таких случаях не возвращают. Тогда на что он надеялся, протягивая руку?
Офицер замешкался ровно на секунду. Он никак не мог определить: кто перед ним? Работе сканера мешал компонент краски и тонировки стёкол автомобиля, явно использованный в маскирующих целях. Голова, плечо и рука водителя выдавали на внутренний дисплей чёткий тепловой контур, нехарактерный для…
Тонкая, длинная игла раздвинула кожу на указательном пальце Энтони Дрейка.
Молниеносный удар в область грудной клетки полностью парализовал офицера — нет, его ноги не подкосились, он остался стоять, но уже не мог шевельнуться, потянуться к оружию, хуже того: иглообразный шунт, пробивший грудной кожух и изоляционное покрытие, вошёл в механический контакт с ядром системы, перехватив управление сервомоторами и передатчиком.
Офицер медленно вытянул обе руки, одновременно повернув голову.
Передатчик, скомпонованный в височной области покрытого пеноплотью металлопластикового черепа, уже посылал инструкции примитивным исполнительным механизмам, которые тут же начали поднимать многотонные блоки, а правая рука вернула водителю документы.
Дрейк забрал удостоверение, затем принял от андроида табельное оружие и только тогда выдернул шунт, напоследок передав в систему офицера недвусмысленное целеуказание:
Преступники во второй машине. Останови их.
«Ягуар» с пробуксовкой рванулся вперёд, в образовавшийся зазор между плитами, едва не ободрав краску о бетонные заграждения.
Офицер пошатнулся.
Вместо того чтобы опустить заграждение, он сделал несколько шагов, остановившись на разделительной полосе, и требовательно поднял руку, пытаясь этим жестом призвать к порядку не снизивший скорости флайкар.
Удар смял его, отшвырнул в сторону, туловище переломилось, рука, пытавшаяся ухватиться за какую-либо опору, лишь чиркнула пальцами о бетонное покрытие дороги, содрав пеноплоть; из-под оголившихся сервоприводов брызнули искры, человекоподобную машину по инерции проволокло ещё с десяток метров и оставило лежать в нелепой позе у основания закругляющихся кверху, облицованных слоем пенорезины отбойников…
События развивались стремительно.
Две машины углублялись в запретную зону, по обе стороны автострады монотонно шумел лес, накрапывал мелкий дождь, отчего за «Ягуаром» вихрился туманный след водяной пыли…
Дрейк понимал — ему не уйти.
Город уже исчез вдали, его заслонили туманные испарения, исходившие от тёплой и влажной земли.
Флайкар приближался стремительно и неумолимо, словно злой рок следовал по пятам Дрейка, изгоняя всякую надежду на спасение.
А собственно, для чего он пытался бежать? Чтобы снова стать изгоем, блуждать в наступивших сумерках собственного сознания, понимая, что был лишь одним из актёров драмы, а не её режиссёром, как то думалось поначалу.
Некоторые откровения, к сожалению, приходят слишком поздно.
Зрителей не устраивал счастливый финал, жестокий спектакль для избранных, под названием «жизнь», должен продолжаться… а он…
Энтони горько усмехнулся.
Он даже толком не научился владеть своей мимикой.
Желая лучшей жизни для людей, пытаясь загладить невольные ошибки прошлого, Дрейк не смог вовремя понять главного, и вот наступил закономерный итог — его убирали со сцены, не дав ни единого шанса на вмешательство в работу отлаженной системы…
Был ли смысл сопротивляться неизбежности?
Энтони боролся, сколько себя помнил. Почему сейчас он должен опустить руки? Потому что вновь остался один, познал смысловое значение понятия «предательство»?