— Давно я пришёл?
— Примерно час назад. Сядь, у тебя ранение в ногу.
— Пустяк… — Он попробовал улыбнуться своей спасительнице, но губы лишь болезненно искривились. — Поцарапало осколком… — Он всё же сел, здоровой рукой дотянувшись до бронежилета и разгрузки. Ян хотел надеть экипировку, но вдруг передумал.
Посмотрев на Мари, он что-то сделал с магнитными липучками бронежилета, с которого она успела соскоблить кровь, и протянул ей шуршащий металлокевлар.
— Он не тяжёлый. Надень.
Она удивлённо посмотрела на Ковальского.
— Зачем? — тихо спросила Мари.
— Так будет лучше. Безопаснее. Нам с тобой нужно уходить отсюда.
— Почему уходить? — Она всё же взяла бронежилет, позволив Яну окончательно подогнать его по фигуре.
— Слышишь бой? Километрах в пяти отсюда?
— Слышу… — До Мари, наконец, дошёл истинный смысл тех звуков, что тревожили разум с момента пробуждения.
— Они рвутся к энергостанции.
— Кто?
— Машины. — Ян будто сплюнул это слово. — Сервомеханизмы. — Он вновь попытался встать, опираясь на приклад «Абакана», но Мари остановила его мягким, настойчивым движением.
— Подожди… Ян. — Она впервые назвала его по имени. — Что случилось там, на холме?
Она имела право знать, и он рассказал ей всё без утайки, не умаляя и не приукрашивая событий, так, как те врезались в память, потом покосился на разбитый пулей коммуникатор и добавил:
— Теперь у меня нет ничего. Ни взвода, ни связи. Есть только ты… — внезапно произнёс он.
Щёки Мари вспыхнули пунцовыми пятнами.
— Ты спасла меня. Я бы истёк кровью и умер.
Она подняла взгляд.
— Мы должны идти туда? — Мари имела в виду отдалённые звуки боя.
— Ты вольна выбирать.
Она вдруг почувствовала, что дрожит.
— Ты отдал мне бронежилет. Значит, уже решил всё за меня?
Ян не нашёлся, что ответить, лишь его глаза смотрели на Мари в немом удивлении, будто он увидел её впервые, и девушка потупилась, тихо прошептав:
— Извини…
Всё рушилось в непонятную пропасть, стремительно отдалялось, превращаясь в невозвратимое прошлое, и её возмущение, ещё уместное сутки назад, теряло свой смысл под взглядом безмерно усталых, покрасневших глаз с лопнувшими от контузии капиллярами.
— Ты хоть можешь объяснить мне, кто они, что им нужно?
Ян поморщился.
Звуки боя тревожили его, тянули, как магнит, и душа вдруг испытала неведомую двойственность — с одной стороны, долг солдата, накрепко воспитанный в сознании, смешиваясь с болью утрат и ненавистью к механическим отродьям, звал его туда, а с другой — образ спасшей его девушки не позволял просто развернуться и уйти…
— Мари, я знаю не больше твоего, — резко ответил Ян, с трудом обуздывая неодолимый порыв. — Они пришли и начали убивать. Ты первая столкнулась с этим. Для меня нет разумного объяснения их действиям. Так же, как и для тебя, верно?
Она вынужденно кивнула.
— Ты не должна оставаться одна. Я лишь хочу защитить тебя, понимаешь?
Мари снова кивнула. Вес бронежилета, плотно подогнанного по фигуре, почему-то менял образ мыслей, и она вдруг спросила:
— У тебя есть ещё оружие?
— Для тебя?
— Да.
— Нет, но мы попробуем найти.
— В участке?
Ян кивнул. Судя по брошенной технике, виднеющейся за окном, люди бежали в панике, бросая всё, — видно, на улице посёлка появились андроиды, прорвавшие заслон его взвода. Скорее всего, не встретив сопротивления, сервомеханизмы направились дальше, в сторону энергостанции.
Мари хотела что-то сказать, но, перехватив напряжённый взгляд Яна, осеклась.
Похоже, лейтенант практически ничего не воспринимал, кроме отзвуков далёкого боя…
Господи, как хотелось ей убежать от страшной беды, спрятаться, скрыться… но его глаза, их усталый, полубезумный взгляд… он уже не отпускал душу, тянул за собой в страшное и неведомое.
Ты же всегда была храброй девочкой…
Ну да. Одно дело отшить какого-нибудь хама на дискотеке, другое — пойти за потерявшим свой взвод, обезумевшим от горя лейтенантом.
Сложно описать, что переживала в эти минуты Мари. Она боялась вновь остаться одна и в то же время не знала, куда ей идти, что делать.
Наверное, только сейчас до неё стало по-настоящему доходить: прежний мир исчез, рухнул в одночасье…
Единственной реальностью для неё оставалась эта больничная палата и неестественно выпрямившийся у окна молодой лейтенант с постаревшими от горя глазами.