Фоненко помедлил, поигрывая желваками, а затем взял Лизу за руку и поцеловал в раскрытую ладонь:
— Не начинай. Ты сама сказала: на дворе пятница. Чудесный вечер, свободный вечер у нас с тобой. Не будем об этом. Пожалуйста.
Она думала упрекнуть любимого мужчину в нерешительности, но промолчала. Ее рука отогрелась и обмякла под его настойчивыми губами.
Почувствовав, что атака Лизы провисла на полпути к цели, Дмитрий изобразил самую очаровательную из своих улыбок, чмокнул ее в щеку и шепнул:
— У меня есть часа три. Едем к тебе или в гостиницу?
_________________________________
1 АИК — аппарат искусственного кровообращения.
Глава 2. Игра ва-банк
Все выходные Лиза вспоминала разговор с Мариной Анатольевной. Скажи такое подруга Аня, эти слова не впились бы ей в душу занозой, но доктор Глинич...
Марина Анатольевна была человеком крайне выдержанным. Профессионал высокого класса, она была дружелюбна, в помощи никому не отказывала, но в чужие дела не вмешивалась и от конфликтов держалась в стороне. Спокойная, мудрая, безупречная, говорили о ней сослуживцы.
Для Лизы Глинич была не просто непосредственным начальником и авторитетом; она была ей вроде мамы. Свою настоящую маму Лиза никогда не видела.
А Фоненко... Вымотанная бесконечными дежурствами, она и на работу порой рвалась только для того, чтобы с ним пересечься - с ним, большую часть времени на пол-лица закрытым маской хирургом, орудующим скальпелем в окружении таких же закамуфлированных коллег, призвание которых - чинить людские сердца. Лиза восхищалась Дмитрием, и стала восхищаться еще больше, когда у них завязался роман.
За истекший год они по-настоящему сблизились. Драгоценные часы, проведенные с ним в стенах ее съемной квартиры или в безликих гостиничных номерах, без преувеличения были самыми счастливыми в жизни Лизы. Она хранила в памяти каждое мгновение этих свиданий, каждую деталь: его жесты и взгляды, преисполненные нежности; привычку запускать пальцы ей в волосы, бережно касаясь губами ее губ; его улыбку, смех и волнующий голос, незаметно переходящий в горячий шепот. Все это повторилось и в минувшую пятницу, все это вновь обезоружило Лизу на то недолгое время, пока они были вместе.
Но, оставшись наедине с собой и припоминая слова Марины Анатольевны, она не находила себе места. А что, если Глинич права? Что, если Дмитрия устраивает такое положение вещей?
Укрывшись пледом, Лиза сидела на диване в гостиной. После ухода Фоненко она впала в прострацию и не высунула носа на улицу. По телевизору, под стать монохромному пейзажу за окнами, крутили старую заунывную «Касабланку»1.
Лежащий на подушке мобильный упрямо молчал - ни звонка, ни сообщений. Вот она, незавидная доля негласной подруги: жди всегда - но всегда без гарантий.
То ли выпитый глинтвейн ударил ей в голову, то ли сказалось нервное напряжение, но Лиза почувствовала себя неважно. Откинувшись на мягкую спинку и поджав под себя ноги, она закрыла глаза: в обступившей ее темноте замелькали силуэты, круги и точки, что вспыхивали от острых болевых разрядов в висок.
Звук телевизора был сведен к минимуму, отчего мысли в ее собственной голове с каждой минутой раздавались все громче и напористей.
«Сама во всем виновата! - кричали Лизе взволнованные мысли. - Все думаешь, что тебе пятнадцать? Думаешь, ты ему нужна?».
«Станешь посмешищем в отделении, твои кости языками перетрут в пыль, - подначивали другие. - Неужели ты и вправду веришь, что он отречется от всего и кинется в омут ради тебя? Ему есть что терять, это тебе терять нечего!».
Слезы подступили к горлу Лизы и полились на шерстяной плед, а над ушами у нее теперь пульсировала не только боль, но и назревающая обида.
«Так не поступают с человеком, которого любят, - с меньшим укором пробубнил внутренний голос, проникшийся жалостью к хозяйке, - и вообще, для кардиолога Дмитрий не слишком бережно обращается с твоим сердцем».
Дрожащей рукой Лиза утерла соль с лица, поднялась и, оттянув занавеску, прильнула к стеклу.
Ей был по душе этот уединенный закуток в самом центре города, обставленный высокими домами в неоклассическом стиле. В летнюю пору зеленый двор меж ними дышал особой, торжественной тишиной, свойственной разве что заброшенным дворцовым паркам. Нынче листья уже щедро устилали просыревший газон, но тишина эта никуда не делась. С трудом верилось, что оживленный проспект находился в сотне метров отсюда.