- Нелегко быть старой и одинокой и знать, что твои же слуги над тобой смеются у тебя за спиной.
Да, это правда. Полл вспомнила того слугу с вожжами - как он фыркал в носовой платок и как скалился, сидя на козлах экипажа.
И когда он отворил им дверь, на его лице была та же самая ухмылка: мол, мы с вами понимаем друг друга. Полл это возмутило: она, как и мама, на него и не глянула, будто не замечая его наглости. Трудней было не заметить хихиканья двух молоденьких служанок, которые стояли в дальнем углу холла, особенно когда Полл поняла, что они смеются не просто при виде поросенка, входящего через парадные двери, и не только над полоумной старой леди, которая его пригласила, но и над мамой, и над нею, потому что они приняли участие в этой идиотской игре. Но Полл не подала виду, что поняла, только смерила их взглядом и - нос кверху - вошла вслед за мамой и Джонни в гостиную, где в камине, несмотря на теплый день, горели настоящие дрова.
Джонни последовал прямо к камину - будто привык, чтобы его принимали как джентльмена. А леди Марч без этой своей шляпы смотрелась как маленькая ведьмочка. Для знакомства она осторожно почесала Джонни за ухом, и он уселся возле ее кресла, прислонясь к ее ногам.
- О! - воскликнула леди Марч. - О боже!
- Можете его оттолкнуть, если вам неловко, - сказала мама, - но он не сделает ничего дурного. Ни вам, ни вашим коврам. Он в этом смысле воспитан не хуже любой собаки.
- Но в моей гостиной собак тоже не бывало, - сказала леди Марч.
Одна из служанок внесла чай. Она все еще хихикала в открытую, и, когда леди Марч подала ей знак поставить поднос рядом с собою, девица шлепнула подносом с явным и даже, как Полл поняла, нарочитым презрением: хотела показать гостям, как мало в ней почтения к своей госпоже.
Но леди Марч засмеялась, будто ее вовсе не трогала или даже забавляла такая неловкость. Когда служанка вышла, она глянула на поднос и воскликнула:
- О боже, моя повариха забыла положить сахар!
Но тон ее голоса говорил яснее всяких слов: «О боже, если я позвоню и позову ее, она снова нагрубит!» Мама сказала:
-Леди Марч, дочка и я пьем чай без сахара, но если вы не привыкли, то Полл сбегает за ним на кухню.
Леди Марч, оказывается, тоже предпочитала без сахара. Она разлила чай, предложила хлеб с маслом и кекс. Хлеб был, очевидно, нарезан так давно, что ломтики, подсохнув, загнулись по краям, а джем припорошен какой-то пылью, будто его оставили в блюдце открытым возле плиты. Но кекс был хорош - сдобный, темный в отрезе фруктовый кекс, его ничем не испортишь. Полл съела три куска, отвечая между делом на вопросы леди Марч. Да, она чувствует себя гораздо лучше. Нет, в школу она пока еще не ходит, но со следующей недели пойдет. Да, да, ей уже не терпится в школу... Она сказала это и сама удивилась: неужели и правда?
Когда разговор про школу был исчерпан, леди Марч принялась обсуждать с мамой новые фасоны и материалы, последние парижские моды. Полл сидела в большом кресле, ноги у нее затекли, и она качала ногами, сдерживая зевоту. Наконец с чаем покончено, и леди Марч повела маму наверх показывать подлежащее переделке платье, а Полл сбежала в сад вместе с Джонни. Обойдя дом, они вышли к конюшне, потом Полл через окошко заглянула в кухню. Кучер, по совместительству и дворецкий, сидел за столом, обе служанки у него по бокам, и какая-то жирная женщина в черном платье и фартуке - во главе стола. А стол-то роскошный: оладьи, свежая румяная булка, сыр, масло, джем и кекс нескольких видов. Полл вспомнила поднос на столе леди Марч, черствый хлеб и покрытый пылью джем и почувствовала такую свирепую ярость, какой уже давно не испытывала. Пожалуй, с тех самых пор, как убежала к Анни Даусетт, еще до болезни.
На другой стороне двора был разбит розарий, за ним - маленький лесок, в нем множество цветов наперстянки. А еще майских жуков великое множество, воздух от них так и гудел. Полл сбила одного своей шляпкой. Он лежал, оглушенный, на земле, а когда Полл подняла его, он стал роговыми своими лапками щекотать ей ладонь. Она положила его в кармашек на шнурке и принялась сбивать других жуков, пока не набрала их полный карман, сердитых, жужжащих. Взвесила на руке свою добычу и вспомцила про Лили, которая ужасно боялась жуков; если какой-нибудь залетал к ней в спальню, она прямо с ума сходила: вдруг он ночью вцепится ей в волосы!..
Полл вернулась к конюшне, снова заглянула в кухню. Те люди все еще сидели за столом, насыщались. Одна из девиц что-то такое сказала, все взревели от хохота, разинув влажные несытые рты. Мужчина похлопал себя по животу, рыгнул. Окошко было приоткрыто снизу. И тогда Полл, развязав свою сумочку, выпустила полную пригоршню жуков за подоконник. Перепуганные или рассвирепевшие от недавнего заточения, жуки загудели оглушительно, и через секунду повариха и девицы уже метались с воплями по кухне, роняя стулья, отчаянно отмахиваясь, натыкаясь друг на друга. Мужчина тоже вскочил. Он увидел в окне лицо Полл, а она, прежде чем убежать, приставила растопыренные ладошки к ушам и сделала ему пальцами вот так. И язык показала.
Джонни сидел на дорожке перед домом и дожидался терпеливо. Полл подошла к нему, как раз когда мама и леди Марч выходили из дверей. Мама говорила:
- Так я поговорю с миссис Даусетт и приведу Анни, чтобы вы познакомились.
А леди Марч глядела на Полл, голос у нее был удивленный:
- Ого, а ребенок-то выглядит совершенно иначе. Намного лучше, чем недавно, вы не находите?
Мама улыбнулась:
- Да, поглядеть, так даже не верится, что болела.
- О, я чувствую себя лучше. Минуты две назад я почувствовала себя гораздо лучше.
ГЛАВА 7
- Если мама начинает, бранить кого-нибудь, - сказал Тео, - то будьте уверены, под конец она этого человека уже защищает. Спорю на что угодно: эту леди Марч она скоро возьмет под свое крылышко, как и Анни Даусетт.
Анни теперь часто бывала в их доме. Она стеснялась Джорджа и Лили и Тео, но маму боготворила и ходила за ней по пятам - «как поросенок». Это Лили так сказала, но постаралась, чтобы мама не слышала ее слов.
- Анни славная девочка, - говорила мама. - Ее надо поддержать.
После рождества Анни ушла из школы и нанялась в поместье к леди Марч.
- Это для обеих неплохо, - говорила мама, устраивая им встречу. - Несчастной старухе нужен человек, который не глядел бы на нее сверху вниз. Я ей так и сказала: «На вашем месте я прогнала бы этих непотребных девиц и взяла кого-нибудь более уважительного». И для Анни место подходящее. Моя мать служила в поместье и начинала судомойкой, а вышла в поварихи. Думаю, что Анни повезет не меньше, у нее счастливая рука, особенно по части печений, пирожных.
- Я тоже печь умею, - сказала Полл. - А булочки у меня получаются лучше, чем у Анни. Я тоже хочу уйти из школы и поступить в повара.
- Смотри, чтобы тетя Сара не услышала этих твоих слов! - откликнулась мама. - Она считает, что для ее племянницы было бы позором поступить к кому-то в услужение. Она бы головы не подняла со стыда!
- Но бабушка Гринграсс была поварихой. И твоя мама тоже. Почему же мне нельзя?
- Тебе повезло больше, чем им, у тебя есть возможность р а с т и.
- А по-моему, это Анни повезло, - промолвила Полл с завистью. - Как бы я хотела уйти из школы! В школе скука, я ненавижу школу.
Полл посещала только утренние занятия: считалось, что она еще не вполне поправилась. Сначала она даже радовалась, что снова в школе - смена впечатлений! - однако вскоре это прошло. Ее класс выходил окнами на луг фермера Тафта, но окна были высоко от пола, не выглянешь. Впрочем, в хорошую погоду их открывали, и Полл, мечтая у себя за партой во время математики, слышала, как фермерские коровы щиплют сочную траву, как лягушки плюхаются в пруд и квакают. Ива росла, склоняясь над прудом, нa верхних ветвях Полл могла разглядеть сороку, ее длинный хвост ходил вверх-вниз. «Одна сорока - к печали», - вспомнила Полл примету, но единственной ее печалью были теперь арифметические простые дроби.