Полл подумала, что ей бы первой это сделать, а теперь будто без нее обошлись, и вот она сидит в сторонке, пока мама улыбается Лили и держит ее руку у своей щеки.
- Ах, дочка, - говорила мама Лили, - какой бы она нынче ни была, эта Мериголд, но ведь девчонками мы ходили вместе, разве я могу это позабыть? Она не всегда была такая сморщенная, нет, в ней тоже искра была. Помню, мы были еще ученицами и жили, как вы знаете, у хозяина, а старый Маллен кормил скудно и плохо. Даст иной раз вареного гороха - вот и весь обед, а мы выкинем все в окошко, пусть куры клюют, а сами тайком, черным ходом, в магазин, в бакалею. А там стоял за прилавком один молодой парень, он нам хлеба давал и сыру. «Повесят меня из-за вас!» - говорил он, но все равно не отказывал. И вот мы пробираемся назад, несем в передниках добычу, а однажды Мериголд чуть не попалась - столкнулась нос к носу со стариком Малленом. Он ей и говорит: «Откуда вы и куда, мисс? И что у вас в переднике?» Я шла сзади и чуть не умерла со страху, а Мериголд нос кверху и отвечает: «Я на вас удивляюсь, мистер Маллен, как можете вы задавать девушке такие неделикатные вопросы!» И - мимо, вся дыша гневом и добродетелью. Ситуация, пожалуй, не слишком веселая, но у него было такое лицо, и мы так смеялись потом!.. А теперь мне грустно видеть, как она перед ним приседает, как разговаривает... - Мама глубоко вздохнула, глядя в огонь, и вдруг лицо ее напряглось, она повернулась к Лили и проговорила чуть ли не с яростью: - Запомни, дочка, этим-то и страшна бедность! Не голодом и не дырявыми башмаками, а тем, что от нее порою душа нищает! И как бы ни повернулась твоя жизнь, э т о г о ты никогда не допустишь, обещай мне!..
Полл промолвила в смущении:
- А я ненавижу, если вдруг голод!
При этих словах мама вскочила со своего места, бросилась к Полл и так крепко прижала ее к себе, что Полл услышала, как бьется мамино сердце.
- Овечка ты моя! - проговорила она, задыхаясь. - Никогда ни за что не будешь ты голодной! Я тебя испугала? Как это глупо с моей стороны, да и пугаться-то нечего! Все будет хорошо, уж вы мне поверьте.
Лили рассмеялась:
- Тетя Сара не позволит нам голодать. Полл это сама понимает и просто слегка прикидывается, ты же ее знаешь! Не волнуйся, мама!
Мама глубоко вздохнула, потом выдохнула медленно, и Полл слышала, как скрипнули ребра ее корсета. Она отпустила от себя Полл, улыбнулась Лили, и голос у нее был уже совсем ровный:
- Да, конечно. Мы все это понимаем, разумеется. Это было глупо с моей стороны.
Мама заказала печатное объявление и разослала всем своим старым клиентам. И в окне выставила:
ЭМИЛИ ГРИНГРАСС
С ПОЧТЕНИЕМ ИЗВЕЩАЕТ ВСЕХ ЖИВУЩИХ В ОКРУГЕ ДАМ,
ЧТО ОНА ПРИНИМАЕТ ЗАКАЗЫ
НА ЖЕНСКУЮ ВЕРХНЮЮ ОДЕЖДУ И ПЛАТЬЕ
И ВЫРАЖАЕТ НАДЕЖДУ, ЧТО ЕЕ УМЕНИЕ УЧИТЫВАТЬ ЛИЧНЫЕ
ОСОБЕННОСТИ ЗАКАЗЧИКОВ
ПОЗВОЛЯЕТ ЕЙ РАССЧИТЫВАТЬ НА ИХ ДОВЕРИЕ И ПОКРОВИТЕЛЬСТВО.
ВОЗГЛАВЛЯЯ В ТЕЧЕНИЕ РЯДА ЛЕТ ПОШИВОЧНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИЗВЕСТНОЙ В ОКРУГЕ ТОРГОВОй ФИРМЫ,
ОНА ТЕПЕРЬ РАСПОЛАГАЕТ НЕОБХОДИМЫМ ОПЫТОМ, ЧТОБЫ ЛЮБАЯ
ДОВЕРЕННАЯ ЕЙ РАБОТА УДОВЛЕТВОРЯЛА САМОМУ ВЗЫСКАТЕЛЬНОМУ
ВКУСУ.
ГАРАНТИРУЮ ПОКРОЙ ПО ФИГУРЕ И ПО ПОСЛЕДНЕЙ МОДЕ.
Прошло несколько дней, никто не откликнулся, никто не приходил. Но вот однажды после обеда постучалась старушка мисс Мэнтрипп, что жила в последнем коттедже на их улице. Она осведомилась, не сошьет ли ей мама блузку из кружева, которое у нее давным-давно отложено «до особого случая».
- Кружево исключительное, миссис Гринграсс, - сказала она. - От того отреза, который ее светлость привезла из Парижа, а остаток подарила мне. Я бы и сама сшила, но работа тонкая, а глаза уже не те стали. Надеюсь, вы проявите должную ответственность.
В мисс Мэнтрипп росточку было четыре фута шесть дюймов, к тому же спина у нее уже согнулась, так что она оказалась еще меньше. Когда-то она служила камеристкой у леди Марч, а теперь жила на крохотную пенсию, дарованную ей хозяйкой. Ребятам она всегда казалась человеком необычным. Если обратиться к ней с каким-либо словом или вопросом в первую половину дня, когда она вытряхивала коврик у дверей или тащилась по магазинам в своем ветхом пальто и шлепанцах, в ответ всегда слышалось ворчливое и нелюбезное: «По утрам не толкую». Но едва пробьет полдень, она снимала свои обноски, облачалась в черное платье с жемчужными пуговками и садилась у своего окошка. Откинув занавески, она обозревала Маркет-сквер в ожидании гостей.
Но никто никогда не навещал ее. Мама говорила, что у мисс Мэнтрипп нет никого на всем белом свете, и, когда теперь старушка вдруг заявилась к ним с этим кружевом, мама приветствовала ее со всей сердечностью, усадила к огню.