Михайло Хмельницкий был потомком Венжика Хмельницкого, бывшего малороссийского гетмана. Считаясь боярином, или ранговым малороссийским шляхтичем, он имел в своем владении местечко Субботов с хуторами и значительными угодьями, а в нем каменную церковь и монастырь, построенные им и его предками. В военной службе он имел чин сотника в реестровом Черкасском полку, но по характеру, усиленному достатком, значился как местный вельможа. Женат он был на дочери гетмана Богдана, Анастасии, и от этого брака родился сын Зиновий Хмельницкий, который получил при крещении и второе имя деда по материнской линии, Богдан, данное ему обычаем римских католиков от крестного отца его, князя Сангушко. Зиновий Хмельницкий, как единственный сын, был воспитан в Варшаве на деньги отца. Все тогдашние классы высших наук Зиновий прошел с лучшими учителями. Врожденные острота ума и сметливость оправдали заботы отца и учителей. Кроме других знаний, особенно удачлив он был в европейский языках, в первую очередь в латинском и греческом, за что очень любили его и уважали римское и польское духовенство и польские вельможи, да и сам король Сигизмунд лично его знал и всегда отличал между ровесниками. А поэтому, когда Зиновий, будучи волонтером при своем отце в битве Цецорской, оказался в турецком плену и ими продан крымскому мурзе Ярису, то король выкупил его из Крыма за свои деньги, оставив его в своем кабинете и в рангах своей гвардии. В 1629 году, будучи с войсками королевскими в походе против валахов и венгров, Зиновий взял в плен двух князей валахов и представил их королю.
Зиновий, служа при короле, посетил однажды родину свою, Малороссию, и узнал здесь, что польское правительство за распоряжением Чаплинского, гетманского наместника, по плану и проектами французских инженеров в 1638 году построило мощную крепость над Днепром, которую назвали Кодаком, между землями малороссийскими и запорожскими с политическим замыслом, чтобы мешать тем самым общению между единокровными народами, а особенно между их войсками, помогающими друг другу. Зиновий пожелал посмотреть строения. На том месте его спросил Чаплинский на латинском языке: подтверждает ли он мысли всех знатоков, что эта крепость является неприступной? На это вежливо ответил Хмельницкий также на латинском, что он еще не слышал и нигде не читал, чтобы созданное руками человеческими не могло быть теми же руками человеческими разрушено, и только творенье божье является неразрушимо. Чаплинский, посчитав это выражение за слова бунтовщика или замысел какой-то более значительный, тут же арестовал Хмельницкого и отослал его под стражей в Чигирин. Но дочь Чаплинского, Анна, тайно освободив Хмельницкого из-под стражи, дала возможность уехать ему и вернуться в Варшаву. Здесь Зиновий пожаловался на Чаплинского королю и был удовлетворен тем, что Чаплинскому в наказание за этот наглый и унизительный поступок в отношении гвардейского офицера отрезали один ус.
Приумноженные различные налоги, притеснения и всякого рода насилия от поляков малороссиянам вынудили в 1623 году князя Константина Ивановича Острозского, Киевского воеводу, подать убедительные жалобы королю и Сенату о тяжелом положении русского народа, доведенного до предела польскими урядниками и войсками, которые управляли Малороссией, и что мера их своеволия переходит всякое терпение. За удовлетворение этих жалоб очень хлопотал Владислав, польский королевич, который не раз командовал малороссийскими войсками и уважал отменные их военные заслуги при походах на ливонцев, в Померанию и Гданьск в поддержку союзной Швеции, чрезвычайно важные и очень полезные всему польскому королевству, которое так мало им за это платило. Друг Владислава Густав Адольф, король шведский, также вступился за русский народ, направив королю и в Сенат через министра своего в Варшаве послание, в котором, в частности, было сказано, что «достижения и подвиги обоих союзных королевств – Польского и Шведского, на их обоюдную пользу всегда дополнялись постоянной отвагой и мужеством русских войск, которые часто составляли основную силу польской армии. Беспримерное их послушание начальству и терпеливость в нуждах и тяготах военных всегда удивляли и восхищали его, как очевидца и участника тех их подвигов. А поэтому он, будучи перед ними в очень большом долгу, не может спокойно смотреть на чинимые тому войску и народу нечеловеческие насилия и варварство от своеволия распущенных поляков, которые часто не подчиняются своим правительствам и дошли почти до полной анархии. Правительство польское также попустительствует анархии в армии, а шляхта, владельцы и вельможи погружены в неограниченный деспотизм, пренебрегая правами частными и общенародными, подвергая сомнению в необходимости союзов, заключенных с дружескими странами».