На вкус оказалось вполне терпимо. Поставив стакан, Мелани перешла в гостиную и уселась в кресло.
«А может, — с запозданием подумала она, — все это уловка, и только? Не станет же мистер Михельсон бесплатно возвращать мне материальность после того, как приложил столько усилий, чтобы она исчезла? А может, вместо того, чтобы стать видимой, я превращусь в белую ворону? Или вернувшийся с работы Фред обнаружит на кухне мяукающую черную кошку?»
Но ни в кого она не превратилась, а просто продолжала сидеть в кресле, рассеянно уставившись в пустой экран телевизора — прямоугольный, ничем не примечательный экран. И все же, если повернуть его немного в сторону, так, чтобы солнце падало на него, он станет выглядеть как окно, скажем, как окно мансарды. Оно отражает лучи полуденного солнца и каждый раз, когда качели поднимают тебя вверх, отражение на миг ослепляет…
Мелани скорчилась в кресле. «Нет, — кричал ее разум, — нет!»
…вверх и вниз, вниз и вверх. Вспышки света ослепляют, заставляя щуриться. В спальне наверху — странная тишина. На дороге, ведущей к дому, появляется машина. Это доктор. Машина проезжает рядом с кленом, на ветке которого висят качели…
А потом — крик, разрушающий безмятежность летнего дня и твоих мыслей. Качели словно сами собой замедляют ход, пока не замирают без движения в тени дерева. Мансардное окно забыто, все забыто, кроме крика, медленно растворяющегося в воздухе…
Доктор вылезает из машины, и тебе хочется заглянуть в его черную сумку — а вдруг в ней твой новорожденный братик. Но доктор мягко отстраняет тебя и спешит в дом, где твой отец мерит шагами гостиную. Потом ты слышишь, как они оба поднимаются в спальню твоей матери и, ничего не понимая, возвращаешься на качели.
Вперед и назад… вверх и вниз… а потом крик…
Седьмое лето ты сидишь и ждешь, что крик умолкнет, но он не умолкает. Наконец у тебя кончается терпение, и ты убегаешь. Ты бежишь, бежишь, бежишь вниз по переулку к полосе ежевики, сквозь нее, оцарапав голые ноги, и дальше в лес, туда, где стоит огромный дуб, под которым ты всегда переживаешь все страхи и разочарования. Ты сидишь под ним всю вторую половину дня, всхлипывая и дрожа, пока на закате твой отец не находит тебя и не уводит домой.
Ты точно знаешь, что твоя мать умерла. Но она жива и держит на руках новорожденного братика. Ты боишься посмотреть на него, потому что из-за этого он начнет кричать. Все новорожденные, когда их рассматривают, начинают кричать.
Но постепенно, с годами, крик стал чем-то иным: книгами, которые, по словам матери, тебе еще рано читать; одеждой, в которой, по словам матери, ты выглядишь мужеподобно; свиданиями, с которых ты идешь домой; героем твоей курсовой «Томас Мальтус, незаслуженно забытый ученый»; добрачным дискурсом о нецелесообразности раннего материнства…
И в конце концов он превратился в тягу к ведьминым шляпам.
Окно мансарды снова превратилось в экран телевизора, а полузабытый летний день поблек и растаял. Крик окончательно стих, его сменил другой звук. Мелани выпрямилась в кресле. Кто-то стучал в кухонную дверь, негромко и размеренно…
— Так-так, — сказал мистер Михельсон, принюхиваясь через сетку ко все еще витающему в воздухе аромату отвара № 3. — Вижу, книга, которую я вам послал, успешно доставлена.
— Вы… вы меня видите? — спросила Мелани.
— Прекрасно вижу… Вы впустите меня в дом?
— Нет.
Мелани принесла из шкафа метлу, взяла с кухонного стола «Справочник ведьмы» и приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы просунуть в щель эти предметы.
— Я передумала, — сказала она. — Я не хочу быть ведьмой.
— Отлично! — Мистер Михельсон достал белоснежный платочек и промокнул розовый лоб. — Но вы заставили меня поволноваться. То, как вы летали ночью… я уж было решил, что вы пропащая душа. А больше того боялся, что даже противоядие не освободит вас. В таком случае мне пришлось бы настаивать на подписании контракта. На сей счет я связан джентльменским соглашением с моим могущественным оппонентом. Когда я использую его приемы — а в вашем случае это был единственный вариант — я должен передавать ему души, которые не способен реабилитировать. И наоборот.
— Ваш могущественный оппонент?
— Да-да. Я уверен, вы о нем слышали. Давным-давно из-за него у моего отца были большие проблемы. Уж пришлось ему с ним повозиться. Что ж… — Мистер Михельсон сунул книгу под мышку и взял в руку метлу. — Думаю, теперь с этим почти покончено.
Он спустился по ступенькам и пошел к дороге. Мелани тихо шмыгнула на крыльцо и следила за ним. Тут она, наконец, поняла, что странного было в его горбе. Это не один горб, а два — по одному за каждым плечом…