Мычка подкинул в костер дров, пошевелил, глядя на брызнувшие во все стороны сердитые искры, сказал задумчиво:
— Я провел в городе совсем немного, но успел соскучиться по всему этому, — он повел взглядом вокруг, — словно не был в лесу добрую половину цикла.
Зимородок отозвалась чуть слышно:
— А я даже и не знаю. С одной стороны, меня привели силой, но с другой, там столько всего необычного и прекрасного!
— Прекрасные застенки? — Мычка взглянул с любопытством.
Зимородок вздохнула, ответила с грустью:
— То, что неприемлемо для мужчины, женщина воспринимает совсем, совсем по-другому.
— Что же там хорошего? — Мычка в изумлении вздернул бровь. — Мягкие ковры да вкусная пища?
Зимородок поморщилась, сказала с неудовольствием:
— Не нужно все сводить к одним лишь удобствам! — Помолчав, произнесла мечтательно: — Большой город, много интересных людей, увлекательных занятий. Со мной на этаже жили прекрасные, умные девушки, мы могли говорить бесконечно. А одежда, какая там одежда. Чего стоят одни лишь ткани: мягкие, полупрозрачные, почти невесомые! А украшения. У меня в жизни не было ничего подобного. А там — целые шкатулки. Бери, что хочешь, носи на здоровье.
Мычка покачал головой, сказал скептически:
— Даже забитая под завязку драгоценностями, клетка остается клеткой.
Зимородок дернула плечом, сказала с досадой:
— У вас в деревне девушки разве не создают семью?
Удивленный очевидностью ответа, Мычка пожал плечами.
— Создают. Но при чем тут…
Зимородок перебила, продолжила сердито:
— Не готовят пищу, не нянчат детей, не убирают дом?
Не понимая, к чему клонит подруга, Мычка ответил честно:
— Все так. И готовят, и нянчат, и убирают, и много чего еще.
Зимородок сверкнула глазами, сказала недобро:
— А ты не думал, что для женщины семья — та же клетка? С той лишь разницей, что с драгоценностями не густо, а вот работы хоть отбавляй.
Мычка несколько мгновений внимательно смотрел на спутницу, пытаясь понять, шутит ли она, однако, убедившись, что девушка более чем серьезна, сказал потрясенно:
— Но ведь это совсем, совсем разные вещи. У нас в деревне девушка выходит за кого хочет, по взаимному согласию и ко всеобщей радости. А у тебя… у вас, тех кто делил с тобой темницу… Ведь вас всех стащили насильно, не спрашивая, заставили служить единовластному хозяину. Как животных, как вещи!
Зимородок поморщилась, сказала с неудовольствием:
— Ну, положим, не всех, кое-кто этого долго и упорно добивался. Да и насчет вещей ты, скажем прямо, погорячился. Вполне себе человеческое отношение. Да, согласна, не без ограничений. Когда захочешь не выйдешь, куда попало не пойдешь. Но в целом положение более чем достойное. Обязанностей меньше, удобств больше.
Мычка смотрел очумело, будто из чащи вдруг вышло невиданное чудо, присело у костра, и сидит себе, рассказывает. Сглотнув, он выдавил с натужной улыбкой:
— Надеюсь, это все же шутка.
Зимородок вздохнула, сказала с горечью, какой он раньше никогда не замечал:
— Возможно, в вашей деревне все именно так, но в других местах все совсем по-другому, и, поверь, не в лучшую сторону.
Мычка молчал так долго, что Зимородок погрузилась в мысли, решив, что спутнику надоела беседа, наконец шевельнулся, сказал вымученно:
— Получается, все что я сделал, оказалось никому не нужной тратой времени и сил, и лучше было оставить, как есть?
Под пронзающим взглядом вершинника Зимородок потупилась, сказала чуть слышно:
— Нет, конечно же нет. Просто… там так красиво и хорошо. У меня в деревне не было и сотой доли таких удобств, а уж после бесконечного, зачастую мучительного путешествия, когда от голода сводит желудок, ноги покрыты кровоточащими мозолями, а одежда грязна настолько, что стирай — не стирай, чище не становится, дом женской половины показался небесными чертогами.
Мычка ощутил, как запылали щеки. Он и не думал, что путь причиняет спутнице такие мучения. Всегда подтянута, бодра, быстра на колкость и легка на подъем, девушка казалась воплощенным идеалом спутника. А оказалось, что под панцирем язвительности и бравады крылась хрупкая, чувствительная сердцевина, которую, не смотря на все чутье, он так и не смог раскрыть.
Ощутив безотчетное побуждение, он порывисто встал, шагнув к девушке, крепко обнял, прижал, ощутив, как та сперва испуганно вздрогнула, но тут же расслабилась, прижалась доверчиво и открыто, признавая в нем защитника и хранителя. Так они стояли еще долго, ощущая удивительное единение, когда не требуется слов, а все что нужно, это вот так, стоять, прижавшись друг к другу. А потом, когда костер угас, а солнце поднялось выше, заснули в обнимку, словно брат и сестра, под умиротворяющий шелест листьев и пение птиц.