Воин переменился в лице, отступил, торопливо оглянулся раз, другой. Послышался топот, раздалось бряцанье металла, из-за угла выметнулись несколько стражей, узрев товарища, бросились на помощь. Двое, четверо, шестеро… Ощутив поддержку, воин обнажил меч, рванулся вперед, и… осел, хрипя разрубленным горлом. Опустив клинок, Мычка ждал приближения, неотрывно глядя на стекающую по клинку кровь: недвижимый, холодный, опустошенный. Лишь внимательный взгляд мог бы заметить, как нехорошо блестят глаза, да едва заметно подрагивали руки, в преддверии боя полнясь силой.
Однако, едва стражи приблизились, иллюзия растаяла. Поникший, потерявший от ужаса голову, парнишка обратился демоном. Взметнулись руки, вспыхнули на солнце клинки, заплясали, неуловимые для глаза. Первый лишился руки, схватился за обрубок, покачнулся, лицо исказилось от боли, но земли коснулось уже мертвое тело. Второй пошатнулся, лезвие пропороло бок, достав до сердца, завалился навзничь, стремительно бледнея. Узрев скорую гибель друзей, оставшиеся остановились, попятились, но время раздумий закончилось, как и время жизни. Окруженный сверкающий стеной металла вихрь налетел, искромсал, оставив после себя истекающие кровью, корчащиеся обрубки тел.
Мышцы стонут от переполнившей силой. Текущий сквозь тело безудержный поток злой силы пронзает насквозь, отдается в самых дальних уголках болезненными спазмами. Движенья быстры настолько, что взгляду не уловить. Уворот, блок, удар. На лицо плещет теплым, заливает глаза, стекает по щекам. Мир погрузился в красное, и уже не различить, случайные ли капли дождя, или осколки чьей-то жизни, оборванной безжалостным металлом, льются на дорогу, стремительно высыхают под жгучими солнечными лучами.
Удар, блок, уворот. С каждым взмахом, с каждым всплеском крови врагов внутри что-то обрывается, сгорает вера в людей, в честь, в справедливость, опадает черными хлопьями, обнажая почерневший остов души, наполненный болью и страданьем. Мир мутнеет, расходится черно-красными разводами, мелькают перекошенные злобой и болью лица, исчезают. Им на смену приходят другие, исчезают следом. С каждым выплеском силы, отнимающим чью-то жизнь, уходит толика боли, крохотная, едва заметная. Но бой продолжается. Еще, еще, ну же!
Блок, удар, блок. Ярость истаивает, а вместе с яростью утекает и жажда жизни. И каждая новая рана, пропущенный толчок, полученный удар, приближают встречу с той, кого он не смог защитить в этой жизни, но обязательно защитит в следующей. Из груди, разрывая пересохшее горло корявыми крючьями, рвется не смех — клекот. Еще немного, еще! Вот уже с трудом поднимается рука, нога почти не гнется, а плечо превратилось в сплошной сгусток боли. Ну же, сколько еще нужно пролить крови, чтобы этот кошмар закончился, скольких убить?
Руки повисли плетьми, пальцы с трудом удерживают мечи, ставшие невероятно тяжелыми, дыхание вырывается с хрипом. В ушах стихает звон, а зрение очищается. Вокруг, куда не кинь взгляд, лишь мертвые тела. Отрубленные конечности слабо подергиваются, кучками разбросаны вывалившиеся внутренности, а желтоватая мягкая пыль превратилась в осклизлую черную кашу, где копошатся жирные мухи. Улица пуста, лишь неподалеку, закутанная в плащ, стоит женщина. Испугана до смерти, или просто задумалась, уйдя мыслями вдаль и не обращая внимания на происходящее?
Мычка убрал мечи, прихрамывая, вернулся к Зимородок. Подруга лежит в стороне, бледная и неподвижная. Если бы не пропитавшая рубаху кровь, могло бы показаться, что она всего лишь прилегла вздремнуть. Стоит коснуться плеча, погладить волосы, и глаза откроются, а губы растянутся в улыбке. Мир вновь заволокло пеленой, по щекам побежала влага, окропила грудь. Мычка опустился на колени, осторожно, словно хрупкую вещь, поднял девушку на руки, зашагал в сторону дома, куда еще совсем недавно, исполненные надежд, они шли вместе.
Покрытый пылью дворик, заколоченные ставни, покосившиеся жерди пристройки. Уже понимая, что не ответят, Мычка дважды постучал. Немного подождав, с силой ударил ногой. Дверь распахнулась, потянуло запустением и пылью. Одна комната, другая. На стенах лохмотья ткани, на столах пустые горшки. Хозяева давно покинули это место, оставив после себя лишь ветшающую от времени постройку, да мелкие предметы быта.
Стряхнув со стола пыль, Мычка осторожно положил Зимородок, рывком распахнул окно. Лучи солнца ворвались в комнату, веселыми зайчиками заиграли на стенах, но уюта не прибавилось, лишь проступили до того невидимые следы разрушения: подгнивший пол, осыпавшаяся труха стен, осколки посуды. С улицы донеслись крики, послышался звон оружия. Прислушиваясь к шуму, Мычка неторопливо подошел ко входу, задвинул остатки засова, для верности подпер дверь лежащим тут же хламом, после чего вернулся в комнату.