Сапоги похрустывают, приминая рыхлый снег. Возможно, сейчас он невольно повторяя путь кабана, что шел также спокойно, неторопливо, без спешки и суеты. Сравнение показалось забавным, и Мычка улыбнулся. Но уже спустя мгновение нахмурился. Кабанчик далеко не самое крупное, и вовсе не самое опасное животное в лесу. Вполне возможно, что, привлеченный следом, за ним по пятам спешит охотник, в предвкушении трапезы скаля громадные клыки.
Мычка испуганно сглотнул, настороженно осмотрелся. Сонное оцепенение леса вдруг показалось угрожающим. За снежной пеленой угадываются тени, не то стволы деревьев, не то силуэты затаившихся существ. Неподалеку, за деревьями, невидимое для глаз, что-то потрескивает, шуршит. Порой раздается глухой гул, не то падают комья снега, не то огромные лапищи приминают землю.
Взгляд не в силах разорвать белесой пелены, уши до боли вслушиваются, отслеживая малейший звук, а ноздри раз за разом втягивают воздух, в страстном желании уловить запах опасности хотя бы за миг до появления, чтобы успеть повернуться, удобно перехватить рогатину, направить грозное острие на противника.
Руки занемели от напряжения, ноги напружинились так, что еще немного, и мышцы лопнут от переполняющей силы, в ушах стучат молоточки, а взгляд мечется от ствола к стволу. Где же ты, преследователь, выходи, сразись грудью! Не выдержав, Мычка крикнул. Но из перехваченного спазмом горла вырвался лишь тонкий писк. Устыдившись, Мычка закашлялся, зарычал, нагнетая ярость. Но лес не ответил, даже привычное эхо, потонув в снегу, вернулось еле слышным шепотом.
Он некоторое время топтался на месте, продолжая вслушиваться и всматриваться. Возникла мысль, что кто-нибудь из охотников племени случайно оказался рядом, и сейчас смотрит на его метания с презрительной улыбкой. Мычка поперхнулся. Рык сменился жалобным писком. Втянув голову в плечи, он бросился бежать, в яростном рывке выплескивая охвативший тело жгучий стыд.
Вскоре движения замедлились. Мычка перешел на скорый шаг, а затем и вовсе остановился. О проявленной слабости вспоминать не хотелось. При мыслях о недостойном охотника поведении, кровь бросалась в лицо, а уши пылали. Успокоившись, он вспомнил, что слыхал от охотников, как иногда, в глухой чаще, возникает такой вот беспричинный ужас, отчего даже самые опытные совершают немыслимые поступки. Это казалось нелепым. Лес — да что в нем страшного!? Однако, страшное было. И он ощутил это всей сутью. Возможно, страх лишь следствие усталости, или мгновенного помутнения рассудка. Но, как бы то ни было, теперь он знает, какие еще чувства может вызывать привычный и такой надежный лес. Редко, не всегда, но может. Хорошо еще, что он оказался один, некому будет насмехаться.
Нога с силой врезалась в корень, выпрыгнувший как из ниоткуда. По щеке, оставив кровавую борозду, хлестнула ветка царапа. Мычка поморщился, удвоил внимание, но вскоре вновь зацепился, а потом запнулся, да так, что с трудом подавил крик боли. Раздраженный, он остановился, с силой протер лицо и… все понял. За снежной пеленой незаметно подкрался вечер.
Открытие неприятно поразило. По-хорошему, он должен был уже достигнуть деревни, но ни указывающих путь засечек, ни запахов дыма. Конечно, в пылу погони он не отмечал расстояние, и не особо следил за направлением, и, вероятно, ушел гораздо дальше, чем предполагал. Однако, могло произойти и другое.
От неприятного предчувствия кольнуло сердце, но Мычка поспешно отогнал неуместные мысли. Разговор с матерью, как и ответ перед старшими, он выдержит, когда придет время, а сейчас необходимо приготовиться к ночлегу. Конечно, можно продолжить идти, но во тьме легко покалечиться, а то и вовсе погибнуть. Лес добр, но не прощает глупости. Сломав ногу, или выколов глаза об очередной приветливо растопыренный куст, далеко не уйдешь.
Рука потянулась к ножу, а глаза вычленили в наступающей мгле подходящую ель, и вскоре аккуратный шалашик из разлапистых ветвей, распространяя пряный смоляной запах, уже манил создателя. Пристроив рогатину у входа, и завернувшись в плащ, Мычка расположился на ночлег. На этот раз заснуть оказалось сложнее. Мешали тревожные мысли, заставляя беспокойно ворочаться, желудок голодно урчал, к тому же стало заметно холоднее. Изрядно промучившись, Мычка наконец забылся.