Но, что близко жителю леса, чуждо селянину - рыбарю. Огромные лесные великаны застыли в молчаливой угрозе, корявые ветви - руки тянутся, хватают за одежду, узловатые корни торчат из земли, словно специально вытягиваясь туда, где вот-вот должна ступить нога. Спутница испугано оглядывается, заметно дрожит, невольно прижимаясь к единственно понятному существу в этом логове враждебных сил.
От близости женского тела, о чем он еще вчера не мог и мечтать, кружится голова. Сердце сладко щемит, а тело полнится бодрящей силой. От бьющего изнутри напора счастья хочется бежать, лететь, но приходится смирять шаг, чтобы не испугать спутницу, что и без того напряжена настолько, что, сама того не замечая, идет все быстрее, вместо того, чтобы следовать за проводником, сама тащит его в неведомые дебри, уходя от привычного уклада родной деревни все глубже и глубже в лес.
Впереди, совсем неподалеку, хрустнул сучок, зашуршала хвоя, осыпаясь с ветки. Неуместный звук привлек внимание, вырвал из объятий сладостных надежд. Мычка насторожился, прислушался. И почти одновременно спутница споткнулась, резко отпихнулась, замахала руками, удерживая равновесие. Получив ощутимый толчок, чтобы не упасть, Мычка пробежал несколько шагов, повернулся, готовый успокоить подругу.
Сухо щелкнул кремень. Вспыхнул огонек пламени, разгорелся, разогнав тьму на десяток шагов. Из-за груды валежника выдвинулись фигура: одна, вторая, третья. Насмешливый голос прорезал лесную тишину.
- Ну что, вершинник, поговорим?
ГЛАВА 11
Насмешка судьбы, навеянное неведомой волшбой видение, страшный сон. Откуда здесь, в глубине леса, в ночной черноте взялась эта троица? Каким ветром принесло парней, что давно должны почивать в деревне, укрытые от мира надежными стенами? Может быть духи леса решили сыграть с ним злую шутку, приняв личины давешних соперников, чтобы всласть потешиться испугом забредшего в их владенья путника? Нет, это настоящие люди из плоти и крови. Скрипенье кожи сапог, шуршанье шкур, запах немытых тел, духам подобное не под силу. Да и пляшущее на конце факела пламя - предел возможного. Ни зверю, ни нечисти в лесу огонь не подвластен, лишь люди способны без страха подойти к пламени, обуздав стихию, использовать себе во благо.
Скрестив руки на груди, Мычка сказал с прохладцей:
- Не знаю, откуда вы здесь в такое время, и зачем, но говорить нам не о чем.
Парни, как один, хмыкнули, губы искривились в презрительных ухмылка. Стоящий ближе всех, судя по всему, старший из братьев, едко произнес:
- Если ты думал, что по темну может ходить лишь нечисть, вроде тебя, то сильно ошибся. Мы, хоть и не жалуем ночных прогулок, но, при необходимости, выходим.
- Я рад, что вы не боитесь ночи. - Фраза получилась излишне высокомерной, но изощряться в искусстве учтивости сейчас не с руки. - Но мне недосуг разговаривать. Если хотите, можем продолжить разговор в более подходящем месте, например в деревне, с утра.
Лицо парня исказила гримаса ненависти, он прохрипел:
- Не трать слов понапрасну. Твое мнение никого не интересует. Мы будем разговаривать тогда и там, где сочтем необходимым. - Он покосился на братьев, сказал с усмешкой: - Да и разговором я бы это не назвал. Просто несколько слов, чтобы ты понял что к чему.
Мычка закаменел лицом. Позади троицы, в сумерках, притаилась подруга, что сейчас с содроганием сердца ожидает развязки. Пока ее не замечают, но стоит парням оглянуться... Кровь бросилась в голову, перед глазами замерцали красные мушки, а грудь раздалась, в предчувствии схватки набирая воздух. С трудом сдерживая клокочущую в голосе угрозу, Мычка произнес:
- Я уже понял. Не утруждайся. Вы, трое, недостойные дети своего племени. Презрев наставление отца, и поправ законы гостеприимства, вы подло, тайком, выследили меня, чтобы поквитаться за позор, но только зря потеряли время. Вы ничего не смогли сделать в прошлый раз, не преуспеете и сейчас.
Собеседник почернел лицом, бесхитростные слова поразили в самое сердце. Оскалившись, он прорычал:
- Безумная лесная тварь, как смеешь ты говорить такое нам, нам - сыновьям старосты! Если не так давно мы собирались тебя всего лишь поучить, то теперь этим не ограничится. Ребята, за работу!
Двое товарищей, что только и ждали команды, шагнули вперед. В руках у каждого возникло по узловатой дубине. Руки взмахнули, раскручивая оружие. Мычка отшатнулся. Он ожидал нападения, но не думал, что братья опустятся настолько. Трое вооруженных против безоружного одиночки!
Дубинки взметнулись, набирая силу, воздух загудел. Сейчас сучковатое дерево коснется тела, распарывая кожу, разрывая мышцы, проламывая кости. В глазах соперников... нет, это не соперничество, когда трое на одного, когда дерево против плоти, это уже совсем - совсем другое. В глазах врагов застыло предвкушение. Еще немного, и чуждый их роду, пришедший из леса чужак упадет под ноги, забьется в агонии. Ну а после придет время спутницы. Испуганная, она наверняка закричит, бросится бежать, но ее настигнут, раззадоренные кровью, изобьют, вымещая ярость. А потом, когда, неспособная защищаться, жертва захлебнется в крике, навалятся, распаленные похотью, разорвут одежду, заломят руки...
Мысли промелькнули молнией, но картинка грядущих событий замерла, растянулась во времени, позволяя полностью погрузиться в ужас, что случится совсем скоро, прочувствовать всеми фибрами души. Мир погрузился в красное, кровь вскипела, преисполнившись сил, мышцы застонали от напряжения.
Напротив, перекошенные от ярости и злобы, дергаются не люди - звери, одержимые жаждой смерти демоны. Нужно всего лишь направить бьющий изнутри поток мощи на них. И тогда всем сразу станет легче. Всем, кто останется.
Взмах. Дубина опускается, но находит лишь пустоту. Следуя ощущениям, тело смещается в сторону, уходя от боли. Рука выстреливает. Лицо противника выплескивается кровью. Костяшки на мгновение немеют, так велика скорость удара, но ощущение едва уловимо, на время боя тело тушит боль. Это потом, после, можно зализать раны, ощупать, осмотреть, выискивая ушибы и ссадины. Но только не сейчас.
Удар. Тело отшатывается, но недостаточно быстро, в плече вспыхивает боль, по рукаву течет теплое. Прыжок в сторону, чтобы выиграть несколько долгих мгновений, пока, потрясенная болью, плоть восстановится. Удар. Открытой ладонью, с размаху, прямо в ухо противнику. От таких, даже самых слабых шлепков потом долго звенит в черепе, а мир плавится и плывет, а уж от сильных...
Голова противника дергается, челюсть отвисает, а глаза заполняются болью. Дубина вываливается из враз ослабевших пальцев. Что ж, хорошо. Не обязательно убивать, чтобы вывести соперника из строя. Но как же хочется подхватить палку, размахнуться, вкладывая в удар всего себя, а затем... На краю зрения что-то меняется, немного, совсем чуть-чуть, но почему так сводит затылок, словно к нему уже приложилась дубина врага?
Бросится на землю, откатиться, вскочить, как велят инстинкты, что не обманывают никогда. Земля бьет в ладони, в кожу впиваются хвоинки и мелкие веточки. Сверху, гудя рассерженным шмелем, проносится дубина. Волна воздуха холодит шею, ерошит волосы. Мгновением раньше удар, мгновеньем позже падение - все было бы кончено. Но все происходит ровно тогда, когда нужно, не раньше и не позже.
Толчок. Тело взлетает. Ноги упираются в землю, мышцы напряжены до ломоты, готовые к сверхусилию. Прыжок, уворот, удар. Все что угодно, пока бушующая внутри ярость не угасла, а вместе с ней не ушла уверенность в собственной правоте. Ведь так, на самом деле, сложно вести смертный бой против людей, пусть и опустившихся, озверевших в тисках глупости и злобы, но все же людей.