Аркадий опустошил чашку в два глотка, энергично потер переносицу, почесал за ухом собаке Кляксе, улыбнулся и виновато оглядел хозяев дома.
— Позвольте мне рассказать о дальнейшей своей одиссее, — заговорил он. — Возможно, все мои приключения вовсе не связаны с событиями в городке, но уж больно ловко все совпало… Дело в том, что днем, когда я встретил Тамару Сергеевну, меня только что отпустили из отделения. Где я пробыл пятнадцать суток.
— За что? — настороженно спросил Николай Трофимович.
— За мелкое хулиганство. Можно было ограничиться штрафом, но в последнее время у меня появились проблемы с финансами…
— И что же вы натворили такого ужасного? — попробовала уточнить Саша.
— Избил компанию молодых людей в количестве пяти человек, — нервно засмеялся Брыкин. — Все пятеро по одиночке в полтора раза превосходят меня по весовой категории. Представляете, как им от меня досталось?
Александра взглянула на бывшего коллегу. Две недели — большой срок, однако, если Аркадия серьезно избили, на его лице не могло не остаться следов борьбы. Журналист перехватил ее взгляд.
— Били подозрительно профессионально, — хмуро возвестил он. — Приди мне в голову пройти освидетельствование, меня бы зачислили в отряд космонавтов. Ни одного синяка. При том, что я тогда едва поднялся. Да и до сих пор голова кружится.
— Они сообщили, чем вы им не угодили? — спросила Саша.
— Увы, — развел руками Брыкин. — Кроме нелестных определений в свой адрес, я ничего не услышал. И я бы мог считать это обычной акцией обычных отморозков, если бы меня не изолировали от мира на две недели. За которые много чего могло бы произойти.
— Что именно?
— Например, я мог бы встретиться с одним очень интересным человеком, — внезапно всхлипнул Брыкин. — И получить от него любопытный материал. Теперь… Теперь он исчез.
— Что это за человек? — подал голос Барсуков.
— Работник комбината, — ответил Аркадий уныло. — Он назвался Иваном Ивановичем Аржанухиным. Пришел в редакцию очень взволнованный и сказал, что у него на руках есть документы, которые при их публикации могли бы сравниться с небольшой бомбочкой, способной произвести скромный взрыв не только на местной почве, но и в масштабе государственном. Я выразил желание познакомиться с документами, но Иван Иванович дал понять, что они находятся в надежном месте, а носить их собой рискованно. Если бы я согласился их опубликовать, мы могли бы поехать вместе к тому «надежному месту» и взять их. Договорились встретиться на следующий день, раньше я никак не мог — готовил срочный материал. Но вечером на меня напали, а потом арестовали… Сразу после выхода из кутузки я позвонил на комбинат, в отдел кадров, чтобы связаться с Аржанухиным, но мне сообщили, что такой человек у них никогда не числился.
— Может быть, он вам солгал, что работает на комбинате, — предположила Саша.
— Видите ли, Александра, — проговорил Брыкин. — У меня довольно много недостатков, которые значительно перевешивают мои достоинства. Но на свою зрительную память я никогда не жаловался. Этот человек действительно работал на комбинате еще в доперестроечное время. Начиная внештатным корреспондентом газеты, я делал там несколько репортажей и видел его однажды… на трибуне. А это означает, что он был там не последней фигурой. Кто обычно тогда стоял на трибунах? Директор, начальники цехов, председатель профсоюза, парторг, передовики. В адресном бюро я отыскал Ивана Ивановича Аржанухина. Но дома у него никого не было, а соседи ничего вразумительного сообщить не могли.
— Вы сказали, Аркадий, что… — Саша замялась. — Что-то о глобальной катастрофе… Эти документы указывали на что-то действительно масштабное?
— Мне трудно говорить о документах, которых я никогда не видел, — сдержанно проговорил Брыкин. — Но из беседы с Аржанухиным я понял, что в них содержится в самом деле что-то серьезное, связанное с какими-то нарушениями, допущенными на комбинате. Я поверил ему хотя бы потому, что есть факты, подтверждающие, что не все ладно в датском королевстве.
— Какие? — поинтересовалась девушка.
— Например, странная эпидемия в городе, — быстро ответил Брыкин. — О которой власти тоже предпочитают не распространяться.
— Вы про трупные пятна? — спросила Саша.
При этих словах Тамара Сергеевна схватилась за сердце.
— Про что? — испуганно вскинулся Брыкин. — Про какие пятна?
— На лицах, на руках… — пробормотала Саша.
— Да… да… Действительно, это похоже на трупные пятна, — Брыкин опустил голову. — Простите, ради Бога, но… нельзя ли попросить у вас чего-нибудь покрепче? Дело в том, что очень трудно… на трезвую голову об этом говорить.
Николай Трофимович оживился.
— Действительно, Тамара! Почему мы не предложили гостю выпить? И хозяину тоже не предложили. Непорядочек… Я ведь привез.
Тамара Сергеевна покраснела. Очень она не любила, когда ее упрекали в недостатке гостеприимства. А спиртное она на стол не поставила в надежде, что при малознакомом госте супруг постесняется его потребовать. И лишний раз не выпьет.
— Извини, Коля, — с каменным лицом проговорила она. — Но я полагала, что в такую жару пить — преступление. И предлагать алкоголь — тоже преступление.
— Нет такой статьи в кодексе, Томочка, — засмеялся полковник. — А у нас кондиционер работает. Принеси-ка, милая, нам коньячку!
Тамара Сергеевна не привыкла перечить супругу на людях. Она поднялась и пошла за коньяком.
— Аркадий, — произнесла Саша задумчиво. — Пока вы с папой не выпили… Может быть, расскажете, в чем дело? Понимаете, — она улыбнулась, — я весьма критически отношусь к информации, высказанной после нескольких рюмок.
— Саша! — кашлянул Николай Трофимович.
— Папа… — поморщилась она.
— Хорошо, — вздохнул Брыкин. — Хорошо, Александра Николаевна. Это — закрытая информация, но, полагаю, вы не станете распространять ее по свету… О чем бишь я? В нашем городе, как вы знаете, больница одна. Так вот, хотя эпидемия у нас не объявлена и случаев атипичной пневмонии не зарегистрировано, больница переполнена!
Последние слова Брыкин произнес хриплым шепотом.
— С каким диагнозом там лежат больные? — нарочито сухо поинтересовалась Саша.
— С неустановленным, — в той же манере проговорил Брыкин. — Но! Почти все больные — работники химического комбината и члены их семей.
— И какие же симптомы у этой болезни?
— Целый набор, — хмыкнул Брыкин. — Во-первых, как вы образно выразились, трупные пятна. Некоторые больные и вовсе синие. Целиком. Тело напрочь утратило свой естественный цвет. У кого есть растительность на лице — бороды, усы, — все синее. Во-вторых, у пациентов явные признаки астенического синдрома. Люди лежат, ни рукой, ни ногой пошевелить не могут. У многих сильные головные боли, галлюцинации и, извините, диарея. О такой мелочи, как выпадение зубов и волос, я уже не говорю. Лысых в Новоладожске всегда было много. Как ветер из Соснового Бора подует… Даже шутка была такая у нас в газете: цены растут быстро, зато волосы с той же скоростью падают. Местный, знаете ли, юмор…
— Вы видели этих больных? — спросил Барсуков. — Вас пустили в больницу? К ним свободно пропускают?
— Ни Боже мой! — воскликнул Брыкин. — А уж меня-то, журналиста, и на пушечный выстрел бы не пустили. Даже родственники приемный покой осадой берут. Правда, здоровых родственников осталось не так уж и много. В основном, там семьями лежат.
— Откуда же у вас сведения? — удивился полковник и посмотрел на журналиста недоверчиво.
В этот момент Тамара Сергеевна внесла в гостиную бутылку коньяка и бокалы. Брыкин, словно обрадовавшись возникшей паузе, с удовольствием вкусил ароматного напитка, улыбнулся. Глаза полковника тоже заметно повеселели. Женщины смотрели на мужчин без осуждения, однако и одобрения в их глазах также не наблюдалось. Мужчины, стараясь не встречаться с ними взглядами, повторили процедуру, после чего Брыкин проговорил: