Разрыв преемственности произошел в результате того, что администрация Буша довела до крайности некоторые идеологические тенденции, которые существовали в Соединенных Штатах еще до того, как Буш занял пост президента. Со времени выдвижения кандидатом на пост президента сенатора Барри Голдуотера Республиканская партия находится под влиянием удивительного союза религиозных и рыночных фундаменталистов. Эти группы подпитывают друг друга – религиозный фундаментализм одновременно служит и противоядием против аморальности рынка, и его прикрытием. Рыночные и религиозные фундаменталисты представляют собой странную пару, вместе их держит успех: действуя совместно, они добились власти над Республиканской партией.
До недавнего времени естественным дополнением рыночного фундаментализма в сфере внешней политики был геополитический реализм, который исходит из того, что государства должны преследовать (и преследуют) свои национальные интересы. Политика достижения американского превосходства является безумной экстраполяцией этой идеи, отражением успеха Америки в превращении ее в единственную сверхдержаву. Неоконсерваторы добавляют толику рвения новообращенных, которой не хватает геополитическим реалистам. Неоконсерваторы считают американскую модель национального успеха высшим достижением и хотят, чтобы остальной мир приобщился к ней. Вот где истоки безумной идеи о том, что мы можем насадить демократию в стране, подобной Ираку, с помощью военной силы. Несмотря на свою влиятельность, поборники идеи американского превосходства не могли взять верх до атаки террористов 11 сентября. Именно тогда внешняя политика Америки оказалась на территории, которую я называю зоной, далекой от равновесия.
Государство сейчас находится во власти экстремистской идеологии, которая изменяет не только роль Америки в мире, но и сам характер страны. Я называю ее экстремистской, ибо, на мой взгляд, она не отвечает убеждениям и ценностям большинства американцев. Единообразные взгляды уже утвердились в исполнительной и законодательной ветвях власти, теперь президент Буш развертывает кампанию по внедрению их в судебную власть. Расхождение во мнениях не допускается. Управление страной стало более авторитарным и жестким, чем когда-либо. Умеренное ядро Республиканской партии постепенно лишается влияния.[7]
Критика, которая имеет принципиальное значение для открытого общества, зажимается и объявляется проявлением непатриотизма. Политика администрации Буша влияет не только на позицию Америки в мире, внутри страны она создает выгоды для богатых в ущерб среднему классу и бедным и укрепляет бессовестный альянс между государством и крупным бизнесом, который президент Эйзенхауэр в свое время обозначил одним термином – военно-промышленный комплекс.
Люди не подозревают, насколько существенны происшедшие изменения, отчасти из-за того, что эти изменения кажутся продолжением тенденций, зародившихся некоторое время назад, отчасти из-за того, что они воспринимаются как издержки войны против терроризма. Тем не менее события 11 сентября знаменуют момент, после которого аномальность, радикальность и крайность превратились в норму.
Глава 2
Война с терроризмом
Террористы представляют огромную угрозу нашей национальной и личной безопасности, и мы обязаны защитить себя и свою страну от них. Организаторы событий 11 сентября застали нас врасплох, но многие меры, которые были предприняты после того дня, однозначно необходимы и уместны. Возможно, еще не все сделано, чтобы не допустить таких атак в будущем. Однако войне администрации Буша против терроризма присущ фундаментальный порок. Она имеет весьма отдаленное отношение к прекращению терроризма и укреплению безопасности отечества, в ней терроризм служит предлогом для развязывания войны.
Говорят, что через 72 часа после террористической атаки в администрации Буша разгорелись горячие дебаты о том, как отвечать на нее. В конце концов возобладала военная терминология.[8]
Война – ложная и вводящая в заблуждение посылка в контексте борьбы с терроризмом. Более уместным был бы подход к атаке 11 сентября как к преступлению против человечности. Преступления требуют полицейских мер, а не военных акций. Для защиты от терроризма нужны меры предосторожности, осведомленность и сбор разведывательных данных, словом, все то, что в конечном счете зависит от поддержки населения, среди которого действуют террористы. Представим на мгновение, что к событиям 11 сентября мы подошли как к преступлению. Мы бы занимались поисками бен Ладена в Афганистане, но не вторглись бы в Ирак. Мы не заставили бы наших солдат выполнять полицейскую работу в ходе полномасштабных военных действий и погибать. Объявление войны против терроризма совпадает с целями администрации Буша, поскольку это предполагает применение военной силы. Однако такой подход к борьбе с терроризмом ошибочен.[9] Для военной акции необходима поддающаяся определению цель, желательно – государство. В результате военные действия направляются прежде всего против государств, предоставляющих убежище террористам. Терроризм же, по определению, явление негосударственное, даже если он финансируется государством. Охота на террористов, превращенная в войну, неизбежно приводит к невинным жертвам. Чем больше невинных жертв, тем сильнее негодование и выше вероятность превращения жертвы в преступника.
Превращение жертвы в преступника
Превращение жертвы в преступника – хорошо известный синдром, который проявляется как у отдельных людей, так и у целых групп.[10] Нередко он наблюдается у диктаторов. Так, Махатир Мухаммад в Малайзии и Роберт Мугабе в Зимбабве постоянно ссылаются на память о колониальных репрессиях, а сами занимаются в той или иной мере тем же.
Пожалуй, самым печальным и сложным примером является Израиль. Евреи были жертвами холокоста, который вполне можно рассматривать как часть процесса превращения жертвы в преступника: Гитлер пришел к власти на волне недовольства, вызванного мирным договором с обременительными условиями и безудержной инфляцией. Он сыграл на том, что немецкий народ чувствовал себя жертвой. Было ли это чувство надуманным или нет, но евреи, и здесь не может быть двух мнений, стали жертвами в буквальном смысле. Во времена холокоста многие евреи шли на смерть как наивные дети, послушно подчиняясь приказам, я видел это своими глазами в Будапеште, когда мне было тринадцать лет.[11]
После войны евреи использовали террор против англичан в Палестине с тем, чтобы добиться создания Израиля. Затем, в ответ на нападение со стороны арабских государств, Израиль оккупировал прилегающие территории и выслал многих коренных жителей. В конечном итоге арабские жертвы также превратились в преступников, и Израиль столкнулся с проблемой террористических атак. Он неизменно жестко отвечал на них, расширяя тем самым число арабов-жертв. Ицхак Рабин предпринял смелую попытку разорвать порочный круг, опираясь на подписанные в Осло в 1993 году соглашения, и подошел так близко к успеху, что напугал еврейских экстремистов, которые убили его в 1995 году. Последующие попытки урегулирования наталкивались на противодействие со стороны Ясира Арафата, который грел руки на конфликте и понимал, что демократическое палестинское государство, мирно сосуществующее с Израилем, означает конец для него как для лидера. Дело дошло до того, что взрывы террористов-смертников стали обыденным явлением. У руководства теперь с обеих сторон стоят преступники. Нынешний премьер-министр Израиля Ариэль Шарон несет ответственность за избиение палестинцев в ливанских лагерях беженцев Шатила и Сабра в 1982 году. Палестинцы и Израиль оказались в порочном круге эскалации насилия.
7
Когда два умеренных республиканца, сенаторы Олимпия Сноуи и Джордж Воинович, придерживающиеся консервативных взглядов на финансы, потребовали ограничить размер бюджетного дефицита, они подверглись жестким нападкам в пропагандистских роликах на телевидении, Сноуи выставили в неприличном свете.
9
«Правомерное, или, вернее, неправомерное, использование термина «война» это не просто вопрос законности или семантики Оно имеет более глубокие и более опасные последствия. Объявление войны немедленно вызывает военный психоз, который может отдалить от желаемой цели, а не приблизить к ней. Он порождает ожидание, и даже потребность в эффектной военной акции против какого-нибудь явного врага, лучше всего, враждебного государства – акции, которая принесет очевидные результаты» (Michael Howard, «What's in a Name? How to Fight Terrorism», Foreign Affairs 81, no. 1 [January/February 2002], p. 9)
10
Эту идею в общедоступной форме впервые изложил Эрих Фромм [Erich Fromm, The Anatomy of Human Destructiveness (New York Holt, Rinehart and Winston, 1973)]. Криминолог Лонни X. Атенс [Lonme H. Athens, The Creation of Dangerous Violent Criminals(New York, Routledge, 1989)], позднее проанализировал дела наиболее жестоких насильников в тюрьмах США и обнаружил повторяющийся шаблон, молодой человек, подвергшийся насилию, выбирал преступника в качестве модели для подражания; если ему Удавалось уйти от наказания, он доводил жестокость до крайней формы
11
В то время я служил курьером в Совете еврейской общины в Будапеште. Мне велели доставить евреям-юристам повестки с предписанием явиться на следующий день в Раввинскую семинарию с запасом еды и сменой одежды. Когда я показал эти повестки своему отцу, который тоже был юристом, он попросил меня предупредить получателей, что это – депортация. В ответ на мое предупреждение один из них ответил: «Они не могут сделать этого со мной. Я всегда был законопослушным гражданином».