Никто, никогда не сможет полюбить меня.
- Ну же… Целуй ещё.
========== Там, за поворотом ==========
Маленькую Раймонду никогда не мучили колики, её щеки не покрывались красной диатезной коркой, она не плакала без причины, не требовала, чтобы её укачивали перед сном и держали на руках всё время, что она бодрствует. Раймонду было легко любить. Во всяком случае, пока она лежала в кроватке и ползала по манежу. Но едва малышка вышла из младенческого возраста, всё переменилось.
Вот и сейчас девочка сидит на полу, обхватив ногами большую кастрюлю. В каждой руке у неё по крышке. В левой маленькая, во второй - подходящая по размеру. Кроха по очереди примеряет их. Дзинь! - падает на дно маленькая. Раймонда вслушивается, восхищённо приоткрыв рот, и тут же обрушивает на кастрюлю вторую. Блямс! Блямс! В глазах девочки выражение абсолютного восторга.
Белль почти не слышит этих дребезжащих и грохочущий звуков. Она поглощена своими переживаниями, изливающимися в чуть сбивчивый, но пламенный рассказ. «Самая низкая оценка… Ты понимаешь, что это значит?» - заканчивает Белль-Мирабелль свою речь и вопросительно смотрит на мужа. Румпельштильцхен развалившись сидит за столом и ковыряется в том, что осталось от лазаньи. Выуживает вилкой оранжевые морковные кусочки и складывает их в горку. Белль повторяет свой вопрос.
- Да, конечно.
- Что именно «конечно»?
Он смотрит на неё тепло, в уголках губ прячется рассеянная улыбка:
- Пусть играет.
Белль давится словами. Румпель её не слышал. Отгородился, как от шумового загрязнения не от металлического лязганья крышки по кастрюле, а от неё. Опять был где-то далеко, как во времена, когда часами сидел за прялкой и смотрел на вращающееся колесо. Любовь — это тайна. Так она говорила в ту пору. До того, как устала от тайн, которые никак не удаётся разгадать, от вопросов, ответы на которые лучше не знать.
- Ты меня не слушал.
- Прости, - голос звучит вовсе не виновато, но Белль решается снова:
- Я тебе рассказывала, что мистер Саймонс меня невзлюбил.
- Значит, меня тебе мало, - Румпельштильцхен сгребает образовавшуюся на тарелке морковную горку и отправляет её прямиком в рот.
- С тобой невозможно серьёзно разговаривать…
- Недавно ты жаловалась, что я слишком серьёзный, - он так и не растерял до конца своей расслабленной рассеянности. - Милая, я просто не знаю, как тебе угодить.
- Мне не надо угождать, - Белль покосилась на дочь, которая встала и, по-прежнему зажимая в руке крышку, пошла вдоль стены в сторону ванной. По пути Раймонда пробовала звякать жестяной крышкой о стены и была явно разочарована тем, что не выходит гулкого «дзинь!» - Когда любишь, такие вещи сами собой выходят.
Румпельштильцхен тихонько вздыхает, не находя слов для ответа. Белль ждёт… Она не знает чего. Ей обидно, что Румпель смотрит на неё, как на милое дитя, чьи слова можно слушать, словно музыку, не воспринимая смысла. Чьи проблемы решаются с помощью шуток и улыбок. Но её жизнь, её новая жизнь, в которой старому мужу всё-таки нашлось место, не была детской прихотью или игрой. Право начать с начала на новом месте она выцарапывала у судьбы, ломая ногти и раздирая руки в кровь. Она заплатила за это разлукой со всем, что ей было хоть как-то привычно, бессонными ночами, проведёнными над учебниками, столкновением с десятками обычаев этого мира, справляться с соблюдением которых было довольно трудно. Это был путь, который ей пришлось пройти самой, в одиночестве. Ей, конечно, помогали и Эмма, и Мери-Маргарет, постаравшиеся подготовить её к реалиям жизни за чертой. Но никто не одобрял её решения, даже Руби, твердившая заученно, что всё будет хорошо. Учёба в колледже была не просто приключением — инвестицией в саму себя. Оценки за тесты, мнения преподавателей… Это было важным. Это было её настоящим. Настоящим, которое должно было обрести правильность и полноту теперь, когда она перестала бояться своего прошлого. Белль больно от того, что Румпельштильцхен не замечает этого, больно от необходимости объяснять, то, что и так слишком ясно. Белль видит, что этот человек счастлив одним её присутствием рядом, видит как Румпельштильцхен терпелив и мелочно заботлив с их дочерью. Белль смогла, наконец, разглядеть в нём и прятавшуюся за беспокойством нежность, и ту готовность к всепрощению, которой, пожалуй, нет в ней самой. Но ей этого мало. Пусть сама Белль не в силах простить Румпельштильцхена до конца. Пусть не может, как ни старается, его понять, но ведь и отвергнуть тоже не может, не сможет уже никогда. И ей очень нужно его понимание. Сейчас, и во все последующие дни.
Румпельштильцхен, откладывает вилку, встаёт, говорит что-то настолько тихо, что нельзя разобрать, обращается он к кому-то или просто бормочет себе под нос по привычке, усвоенной за годы одиночества, и следует за Раймондой в ванную. Какое-то время Белль вслушивается в басовитые интонации дочери, и тихие, увещевающие - её отца. Тянется к тарелке - убрать, но передумывает. Раскрывает конспект и скользит глазами по словам. Вникать в их смысл мешает застрявший в горле ком. Она злится на профессора Саймонса, который объясняет свой предмет так, что это помогает только запутаться, а не разобраться, злится на Румпельштильцхена, даже не потрудившегося выслушать её, злится на себя. Несмотря на несмолкающие в ванной звуки ударов металла о кафель, Белль слышит или чувствует негромкий стук трости и мягкий шорох шагов. Молодая женщина ниже наклоняет голову, чтобы тень от спадающих на лоб волос не дала ему разглядеть её лицо.
- Белль, - он пододвигает стул и присаживается рядом.
- Ну, я виноват.
Белль не откликается, только ниже склоняя голову над страницей.
- Скажи мне снова, что это за предмет такой.
Не дождавшись ответа, Румпельштильцхен нежно дёргает девушку за мочку уха.
- Зачем тебе? - глухо шепчет та.
- Вдруг я чем-то смогу помочь.
- Формальная логика, - всхлипывает Белль и взрывается. - Если я не закрою этот семестр — значит предыдущие полтора года — зря напрягалась… Неужели тебе всё равно?
- Нет, нет, - поспешно возражает мужчина, и Белль не уверена в его искренности. - Я просто мысли не допускал, что ты можешь не справиться, вот и… Но, мне кажется, - голос Румпельштильцхена звучит неуверенно, - я что-то такое помню. Хочешь, попробуем разобраться вместе?
Белль позволяет ему убрать волосы с её лица, нежно погладить по плечу, подвинуть к себе тетрадь с задачами. Румпельштильцхен останавливает палец на верхней строчке, шевелит губами, но кажется странно смущённым. Уж это Белль может прочесть по его лицу:
- Ну, Румпель, - вздыхает она. - Признавайся, что натворил.
- Ничего, - бывший маг замолкает и после паузы добавляет беспечно-равнодушным тоном: - Хотел кое о чём тебя попросить, но сегодня явно неподходящий момент.
Белль ненавидит эти увёртки, эти секреты, эти повадки пристыженного чудовища.
- Никогда. Не. Будет. Подходящего. Момента, - раздельно произносит она. - Выкладывай сейчас.
Теперь его очередь прятать глаза. Но он, всё же, встаёт, лезет в карман брюк и достаёт оттуда маленькую коробочку, в которой лежит гладкое обручальное кольцо.
- Мне было бы приятно, если бы ты носила его, - он всё ещё избегает встречаться с ней взглядом. - Я полагаю, то, что я дарил тебе на свадьбе, постигла та же участь, что и моё. Но с этим, будь уверена, такой казус не случится, - заканчивает Румпельштильцхен почти игриво.
- Почему? - непонимающе переспрашивает Белль.
- Это точно не превратится в солому, - он напряжённо улыбается. - На него есть чек и гарантия.
Румпельштильцхен надеется, что Белль рассмеётся шутке, а не станет в очередной раз говорить справедливые, но ранящие слова о том доверии, которого между ними больше не будет. Но вместо этого Белль сжимает его в объятьях, касается губами шеи, трётся щекой о его плечо, легко выдыхая имя: «Румпель!» Он думает, какой всё-таки непредсказуемой бывает его принцесса, и прижимает Белль к себе в стремлении продлить её внезапную нежность.