Лонг поднял голову. Вырубленное в скале подземелье было перекрыто цельной плитой из густо-чёрного лабрадора, на которой как на фундаменте стоял весь остальной замок. Неохватная колонна поддерживала циклопическую плиту. Лонг критически оглядел её. Синие павлиньи блики мерцали в черноте камня. Пожалуй, тысячетонная плита может сработать за пресс. Надо только убрать колонну…
Одной рукой Лонг принялся быстро вертеть штурвал подъёмника. Стержни разом пошли вверх и канули во тьме коридора. В то же мгновение камеру залило ослепительным нечеловеческим светом. Страшный жар, в сравнении с которым ничтожными казались огнемёты Владыки, охватил Лонга. Но всё же он успел, прежде чем испарились последние капли живой крови, ударить мечом по колонне. Потолок резко пошёл вниз, хрустнули, сминаясь, доспехи.
Умирающий Труддум уже ничего не видел, но он почувствовал, как раскололась земля, и обрадовался, поняв, что Лонг успел.
Огненное море выплеснулось из-под земли, поднялся, разрастаясь убийственным грибом, смерч. Пламя, отражённое и стократно усиленное кривыми зеркалами Владыки, ринулось на горы. Но не было уже никого, кто мог бы наблюдать, как рушатся вершины, погребая узкую седловину Перевала, как горы проваливаются сами в себя, а за ними открывается мёртвое пространство пустыни.
Посреди отравленной радиоактивностью пустыни, наполовину уйдя в спекшийся песок, лежал Лонг. У него больше не было доспехов, не было и крови. Он целиком попал во власть нереального мира, и тот сотворил над ним одну из своих злых шуток: Лонг уцелел, оказавшись в самом сердце взрыва. Он не чувствовал тела, не воспринимал времени, но видел перед собой оплавленные камни мёртвой пустыни. Сколько хватало глаз, всюду громоздились камни. Всё-таки здесь был север, эта пустыня мало походила на тающую преисподнюю юга. Каменные россыпи полого уходили вверх к высокому горизонту, но Лонг знал, что это обман. Гор больше не было, сознание этого приносило ему горькое облегчение. Нет Перевала, нет границы, а значит, никогда потусторонний бред не ворвётся в живой мир.
Лонг не знал, долго ли он провёл так, вплавленный в камень, словно мошка в каплю янтаря. Привёл его в себя негромкий голос:
– Здравствуйте, сеньор!
– Ты вернулся, Оле? – сказал Лонг.
И хотя опалённое тело не сумело издать ни звука, но Оле услышал и понял.
– Да, сеньор, вернулся. Здесь стало неуютно. При вашей жизни было намного лучше. Здесь жило много людей. Теперь мне придётся жить одному.
– Значит, не я, а ты был стражем Перевала.
– Что вы, сеньор! Перевал был ваш. Вы были хранителем кусочка правды в мире лжи. Но теперь они разошлись, и у них нет общей границы.
– Это хорошо, – сказал Лонг.
Высоко в белесом небе, неслышно гудя моторами, полз реактивный лайнер. Вечер. Лонг видел, что он больше не нужен. Он всё сделал как надо, не уклонился, не ушёл от битвы, поэтому за разрушенным Перевалом люди сумеют устоять перед теми, кто идёт войной на правду. Констанс с Ториксом вернутся в свой вечный дом. И главное… Лонг обвёл взглядом окрестности: чёрное, рыжее, серое…
– Хорошо, что это произошло здесь, – сказал Лонг. – Значит, настоящий мир не превратится в такую пустыню. Со своими бедами Торикс справится сам, а злое безумие не сможет ударить его в спину.
Оле присел на корточки, развязал мешок, достал исцарапанную флягу.
– Хотите пить, сеньор? – спросил он. – Это последняя настоящая вода. Новой набрать негде.
Лонга окутала прохлада и свежесть. Вода текла тонкой струйкой. Лонг сделал глоток и закрыл глаза. Он знал, что наконец умирает. Даже если в горячке Мира и возникнет когда-нибудь закованная в доспехи фигура, которую станут называть Лонгом, это всё равно будет не он.
Вода кончилась. Лонг вздохнул и улыбнулся. Он вспоминал Констанс, которая будет всегда.
Квест
Костёр прогорал, и фигуры сидящих сдвигались плотнее, словно пальцы, медленно сжимающиеся в кулак. Люди молчали, и в темноте почти не было видно лиц, но никто не поднимался с места, хотя давно пора укладываться спать. Больше спокойных ночёвок ожидать не приходится, на том берегу речки, что чуть слышно лепечет в ночи, начинается Запретная земля, там ни единой минуты нельзя пробыть безопасно.
Квест оглядывал сомкнувшиеся фигуры, в который раз пытаясь поверить, что всё происходит именно с ним. Запретная земля, о которой рассказывают сказки, семеро странников, идущих к неведомой цели. Потом, если хотя бы одному удастся вернуться, их назовут героями. Это он-то герой? Он прожил здесь всю жизнь, даже не пытаясь ступить на тот берег. Да и внешность у него совсем не геройская: худые ручонки, тощая шея, на рёбрах можно выстукивать музыку, словно на старом ксилофоне, что по праздникам вытаскивался на середину деревенской площади. В других деревнях ксилофона не было, там танцевали под скрипку, мандолину и барабан. А у них сверх того был ещё и ксилофон, Квест даже пытался на нём играть, но так и не выучился толком. Вот если бы выучился, то, возможно, и попал бы сюда. Его тогда звали бы художник Квест, и он шёл бы исполнять желание для всех, кто играет на цитре, держит в руках кисть или рассказывает волшебные истории. Среди странников обязательно должен быть художник. Так повелось издавна, и не Квесту нарушать традицию. Вот художник, Лид Алвис, сидит позади всех и смотрит на огонь через плечо соседа. Лид Алвис настоящий артист, это сразу видно. Жаль, что Квест не спросил, каким именно искусством занимается попутчик. Может быть, он поёт песни, тогда можно было бы попросить Лида спеть, и вокруг не было бы так мрачно.
На той стороне у самого горизонта что-то беззвучно полыхнуло, озарив небо. Не зарница, конечно… разве зарница может рассыпать искры, словно праздничный фейерверк? В замке в день покровителя рода всегда устраивали салют, пускали дымные ракеты и жгли просмолённые колеса, из которых сыпали огненные клубки. На праздник сбегался народ с окрестных деревень и даже из пригородных сёл, которые к замку не имели ни малейшего отношения. Квест тоже любил смотреть пороховые забавы, ему нравился треск римских свечей, всполохи, селитряный запах дыма. Правда, этот салют слишком далеко, да и вряд ли он сулит доброе.
– Красиво… – произнёс Квест, стараясь успокоить сам себя.
– Не хотел бы я сейчас там быть, – словно соглашаясь, проговорил мечник Семир.
Конечно, Семир вовсе не был мечником. Мечники – простые люди, кнехты, а Семир происходил из рода древнего и богатого. Ему не приходилось служить наёмником, он сам водил в бой полки и целые армии. Но в руке Семира всегда был простой меч, такой же, как у его солдат, и потому полководца называли мечником. То не было прозвище или фамилия, Семир был слишком знатен, чтобы иметь фамилию. То была констатация.
Квест частенько слышал рассказы об удачливом воине, но не думал, что ему придётся запросто сидеть с мечником Семиром у одного костра. Хотя звание странника уравнивает всех. Только у одних есть фамилии или прозвища, а у других – нет. У Квеста тоже не было фамилии, его звали просто Квест.
Странники уходили в Запретную землю отрядами по семь человек, а возвращались… чаще не возвращались вовсе. Но порой, хотя никто не приходил из-за реки, люди всё-таки знали, что кто-то добрался к неведомому и сумел сказать желание. Каждый из дошедших мог загадать одно желание, и оно исполнялось, даже если герой погибал на обратном пути. Вот только желание должно быть не для всех, не обо всём и не навсегда. И самое главное, ничего нельзя загадывать для самого себя. Поэтому странники уходили в Запретные земли редко. Кому охота погибать не для себя, но и не для всех? К тому же не так часто находились настоящие маги, готовые вести отряд. А без мага в Запретных землях делать нечего – погибнешь в первый же день. Хотя простолюдины поговаривали, что высшие степени посвящения колдун может получить лишь после того, как пройдёт сквозь Запретные земли. А это значит, что семёрка странников набирается всякий раз, едва какой-нибудь волшебник станет достаточно могучим, чтобы пересечь с отрядом пограничную речушку.