- Ритка, Ритка, Маргаритка, пожалей меня.
Я обняла его. Его губы целовали мои волосы, руки гладили талию. Я поняла, что если не уйду сейчас, случится то, что никак не должно случиться. Я попыталась освободиться от его объятий, но он держал крепко.
- Марк, Марк, - зашептала я, убирая его руки.
- Останься, Маргаритка, - прохрипел он.
Мне было жалко его ужасно, но внутренний голос вопил: «Беги, беги!»
- Не надо, Марк, - шептала я. А он шарил руками по моему телу, словно безумный. Мне даже показалось, что он не понимает уже, кто перед ним, возле него, с ним.
- Не надо, Марк! – закричала я. Он остановился, удивлённый. Посмотрел на меня, меня не видя. Я выбежала из квартиры. Последнее, что я услышала, убегая, - засвистел чайник, в котором закипела вода.
***
Сначала было больно, а потом стало страшно.
Темноты не было, как не было и яркого света. Не изменилось вообще ничего. Слабоосвещённая дорога. Фура. Испуганный водитель с трясущимися руками. Я слышала, как часто его сердце бьётся о грудную клетку. Я даже видела его сердце. Оно сверкало и переливалось болезненно красно-сине-жёлтым цветом. Разве здоровое сердце может так страшно сиять? Я чувствовала всю боль его сердца. Он бегал вокруг мёртвой лежащей на дороге девочки. Её голова – моя голова – буквально тонула в тёмной густой жидкости. Я дотронулась до неё рукой. Не тёплая, не холодная. Никакая.
Кто-то невидимый сдавил горло обручем. Дышать стало больно, я звала на помощь. Но кто мог услышать мои свисты и хрипы? Я умерла ещё раз, там на дороге я умирала снова и снова. И никто, никто не пришёл, чтобы мне помочь. Всех интересовала она. Мёртвая девочка, лежащая на грязной дороге.
А потом появилась она… Она была прекраснее всего, что я видела в своей короткой шестнадцатилетней жизни. Я потянулась к ней, чтобы пойти туда, куда она меня звала. Что заставило меня обернуться? Мёртвая страшная девочка бессмысленно смотрела в звёздное небо.
На её руке сверкнула половинка сердечка.
- Нет! Нет! Нет! – ужасно громко закричала я. Она обняла меня за плечи. Её руки, я почувствовала, были тёплыми. Но я оттолкнула эту обречённую теплоту.
- Маргарита, - кричала я. – Маргарита, - я звала её. Ту, о которой узнала совсем недавно и ту, которой поверила. Я побежала к ней. Я толкала стоящих вокруг неё людей, но им не было до меня никакого дела. Я дотронулась до медальончика:
- Пожалуйста, не отдавай меня им. Не отдавай. Так не должно быть. Это неправильно. Это несправедливо, - шептала я. – Я не могу уйти. Пожалуйста, не сейчас. Только не сейчас. МАРГАРИТА!!!
Я стала хватать за руки окружающих, чтобы зацепиться за кого-то из них, чтобы не позволить той, тёплой, прекрасной и ненавистной, забрать меня. Я заглядывала в их лица и шептала только одно:
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Но окружающие, как и Маргарита, была глухи к моим отчаянным мольбам.
- Пожалуйста, - прошептала я ещё раз, когда перед глазами всплыл образ улыбающегося мне Марка. – Марк, пожалуйста.
А вот потом наступила темнота.
***
- Конечно, возьми, - мама, всхлипывая, протянула медальон Ленке. – Мы сначала хотели, чтобы он был с ней. Но верёвочка порвалась… А новую… - дальше она уже не смогла говорить.
Ленка понимающе кивала, а потом тоже принялась плакать. Так они и стояли, обнявшись, в моей комнате, ища утешения друг в друге и не находя его.
А я… радовалась… Плачут, значит любят, значит они и в самом деле шагу без меня ступить не могут. Им плохо без меня, а мне от этого хорошо. Тут же, одновременно с радостью, омрачая её, приходили мысли о том, какая я всё-таки гадкая. Я радуюсь их горю. Радуюсь горю самых близких мне людей.
Но ведь, мне кажется, что я имею право быть эгоистичной сейчас, думала я. Они-то, по крайней мере, живы. А горе… Любое горе преходяще, вернее, даже я бы сказала, уходяще. Я хотела задержаться среди них, как можно дольше, я хотела, чтобы они чувствовали меня и болели мной. Не может быть, чтобы мир – мой мир – существовал, когда меня нет. Пусть бы помнили. Пусть бы страдали. Это мне казалось справедливым.
На своих похоронах мне побывать не удалось. Не знаю, хорошо это или плохо. Я очень рассчитывала на то, что Ленка наденет медальон с Маргаритой на шею, а я таким образом покину свою комнату, место моего вынужденного заточения.
Кто она, прекрасная и тёплая, звавшая меня за собой? Кто он, невидимый и непонятный, откликнувшийся на мою страстную молитву и позволивший мне остаться здесь, на Земле? Почему мне позволили остаться? Во имя чего я осталась? Я не хотела искать высший смысл. Он мне не был нужен. Мне нужно было увидеться с Марком. Я хотела к Марку. Не к маме с папой, не к Марине – к Марку. Я согласна была стать кошкой, лежащей на его коленях, собакой, лижущей его ладонь, ветром, треплющим его волосы, дождём, капающем на его лицо, медальоном, висящим на его шее. Я должна была придумать, как заставить Ленку отдать образок ему. "И я придумаю. Обязательно придумаю", - эти мысли проносились в моей… я бы могла сказать голове… но эта часть тела у меня теперь отсутствовала. Как, впрочем, и все остальные части. Кем я была тогда? Ангелом? Демоном? Бесплотным духом? Я не понимала ничего, да, и не хотела понимать. Я хотела вернуться к Марку, чтобы как-то завершить нашу только что начавшуюся историю.