Я стала думать о маме. Мама… Мама… Мама… Лена, услышь меня, пожалуйста. Я умоляю тебя, Лена. Сходи к маме. Мы только посмотрим на неё одни глазком и уйдём. Ленка снова легла на кровать, она лежала долго и молча. Встревоженная тётя Наташа заглядывала в комнату пару раз. Ленка жестом руки просила её выйти. Моя подруга слушала. Она слушала меня. И она услышала. Она услышала!
- Мам, я к тёте Вале схожу, ладно? – Ленка вскочила и побежала к маме. - Может, им нужно что? Я переживаю. Да и вообще… Нельзя их оставлять сейчас.
- Может, мы вместе сходим? – забеспокоилась тётя Наташа. – Мало ли что…
- Ладно, - вздохнула Ленка. – Пойдём вместе.
И мы пошли. Моя подруга Ленка, я и её мама - тётя Наташа. Мы шли к моей маме по весенним улицам, кругом, наверняка, были грязь и слякоть, но воздух… Воздух пьянил и обещал счастье, простое человеческое весеннее счастье. Он проникал под Ленину куртку, он просачивался в моё сознание, вызывая приступ острой жалости к себе. Ленка, почувствовав мою печаль, снова заплакала. Тетя Наташа обняла свою дочь.
- Не надо, Лена, вспоминай её счастливой.
- Почему она, мама? Почему это произошло с ней? Как это пережить? Ведь невозможно же это пережить, мама. Невозможно.
Ленка стояла, уткнувшись, в мамину грудь. Я чувствовала теплоту тети Наташиного тела. Я хочу жить! Я хочу жить! Я хочу жить!
***
Дверь открыла Марина. Мама с папой были на работе. Они, как и прежде, вставали по утрам, ели кашу – мама всегда варила по утрам кашу – и шли на работу. Жизнь, выбросившая меня за свои пределы, продолжала течь.
Марина гостеприимно предложила чай. Она была бледна. Ленка с мамой прошли. Я заметила, что Марина стеснялась тёти Наташи. Разговор вышел неловким.
- Как ты? Как мама с папой? – спросила Ленка.
Марина вздрогнула как-то всем телом:
- Мы… хорошо. Мы… живём.
Тетя Наташа поднялась:
- Я вспомнила, мне нужно ещё тёте Кате позвонить, насчёт окорочков, мы хотели взять на двоих коробку. Я оставлю вас.
Марина подняла на неё благодарный взгляд, поняла смысл этой фразы правильно: «Мне лучше оставить вас одних».
- Мама плачет по ночам, - сказала Марина. – Уходит в туалет и плачет. Думает, что мы не слышим. Но мы слышим. Зачем она плачет?
- Ей так легче, я тоже плачу.
- А я не плачу, - закричала Марина зло. – Я не плачу. Если я не плачу, думаете, я не переживаю?
- Нет, нет, никто так не думает, что ты, - принялась утешать Ленка.
- Зачем она умерла? Как она могла вот так просто взять и умереть?
- Она не хотела этого. Просто несчастный случай.
- Нет. Она могла посмотреть по сторонам. Она могла увидеть эту машину. Она же громадная. Как её было не разглядеть?
- Марина…
- Что Марина? Да что Марина-то? О нас она подумала, когда умирала? Обо мне она подумала? Я никому не нужна. Мама с папой только о ней и думают. Где я? Что я? Я домой вчера пришла в двенадцать ночи, а никому никакого дела нет. Они как будто вместе с ней умерли. Как роботы, как машины. Мама сегодня в кашу пять столовых ложек соли положила. И ещё бы положила, если бы я не остановила. Я ещё маленькая, это родители должны обо мне переживать, а не я о них, - Марина завыла в голос. – Всё неправильно, всё. Зачем так? Я не хочу! Я не хочу! Я хочу, чтобы было, как раньше.
«Как раньше уже никогда не будет, никогда, никогда,» - я завизжала. Этот визг достиг Ленкиного мозга, её рука, гладившая Маринины волосы, замерла в воздухе. «Пойдём домой, Лена,» - сказала я. – «Я не могу этого видеть»
Я была эгоистична в своей смерти, а моя сестра была эгоистична в своей жизни. Лена услышала мой зов, попрощавшись с Мариной, она вышла в подъезд и стала спускаться по лесенке. Наверное, мы увидели его одновременно. Марк, осунувшийся, с почти бескровным лицом. Марк смотрел на меня. Я жадно вбирала в себя его облик. Марк.
- Ты ведь её подруга? – полуутвердительно спросил он.
- Да, - Ленка растерялась.
- Как там её семья? – мне показалась, что Марк покачивается. Неужели он опять пьян?
- А как они могут быть? – задала естественный вопрос Ленка.
А Марк внезапно сделал то, что я от него никак не ожидала. Да и Ленка тоже. Он сел на ступеньки, уткнулся лицом в колени и заплакал. Он по-настоящему заплакал. Не скупо, как по нашим девичьим представлениям, должны плакать мужчины, а надрывно, захлёбываясь, страшно. Ленка испугалась и присела возле него: