— Правильно, — довольно кивнул Хоук. Несмотря на то, что они здесь были мирными гостями, он постоянно осматривался по сторонам, стараясь при этом не вертеться волчком.
— Но я, кажется, не гожусь на эту роль, — продолжил Ламберт, помолчав немного. — Можно было выбрать Эйдена, он ответственный человек и быстро соображает в случае чего. Эндж — она уж точно знает обо всём больше нашего! В конце концов, Кайл знаком со всеми нами, что-то вроде связующего звена… А ты выбираешь малолетнего ненадёжного эгоиста, который ни на что не годен, кроме как страданий о себе любимом. — Эту характеристику он пару лет назад почерпнул от чем-то недовольного Кайла. Вот и пригодилось.
— Ну, положим, эгоист так не сказал бы, — улыбнувшись, возразил Хоук. — Наверное, тебе лучше знать все эти тонкости, но у меня другая точка зрения. Скорее всего, я буду заниматься сплошь бумагами, договорами, общением со спонсорами и многим другим… Но не сражаться. Ты у нас переводчик и дипломат, лучше всего годишься для этой роли. А что касается остальных, тут разные причины, почему ты показался мне лучшим кандидатом. Ну… представь себе Кайла-клерка…
— Жуть какая… Но почему ты решил, что будешь этой фигнёй страдать? Мы же вроде мир спасаем. — Было жутко интересно, почему не подошли остальные, но, опять же, были вопросы, которые можно было задать потом. Пристально глядя на собеседника со своим даром чувствовать эмоции, он в полной мере ощутил серьёзность ответа:
— Думаю, я в этом бесполезен.
— Чего? — опешил Ламберт. — Шутишь? Как Первый может быть бесполезен?
— Я хоть раз попал под эти ваши правила? — усмехнулся Лаватейн. — Ну серьёзно, какая от меня польза? Я сейчас и половины не умею из того, чем вы занимаетесь много лет. Лучше, как ты выразился, страдать этой фигнёй… меня три года учили перекладывать бумажки с места на место, говорить умные слова и нравиться людям, да не пропадёт же сей чудесный дар.
— Мы тебе поможем, — со всей решимостью, на какую был способен, заявил Шон.
«Тем более, тебе нужно просто научиться управлять своей Силой», — добавил он про себя. Хотя откуда ему знать, насколько «просто» выучиться самоконтролю для Первого номера? Спорно…
Лаватейн улыбнулся и собрался ответить, но тут вернулся секретарь. Со смущённой и виноватой улыбкой он поклонился Хоуку и Шону поочерёдно, жестом пригласил их следовать за собой.
По дороге им приветливо помахал рукой молодой толстячок в пятнистом галстуке; шеф шёпотом сообщил, что это сын генерала Лестера, и он со всеми очень дружелюбен, в отличие от своего отца. На третьем этаже, к удивлению Шона, оказалась всего одна дверь, но она вела в гигантских размеров кабинет.
— Пришло время играть крутых парней, — предупредил Хоук, поправляя галстук. Шон мигом состряпал суровое лицо; шеф прыснул со смеху и зажал рот ладонью. — Не, верни, как было…
— Я провожу вас на веранду, — вполголоса сообщил секретарь, закрыв дверь и ведя их за собой по длинной ковровой дорожке. По левую руку вдоль широких окон располагались шкафы и музыкальные установки, редкие столы с потушенными лампами и чистой бумагой, справа лежали грузные диваны, кресла с вибрацией для массажа.
— Такое ощущение, что здесь не работают, а отдыхают, — негромко высказался Шон, чтобы не слышал шагавший неподалёку проводник. — Это норма?
— При Азалии-старшем здесь действительно кипела работа, но вот никаких плодов она так и не принесла. Сейчас здесь его сын Реджинальд… совершенно не назовёшь его работягой и трудоголиком, но почему-то жить при нём стало легче и безопаснее. Именно он, кстати, входил в Совет Безопасности, когда принимали решение, сотрудничать с нечистью или нет. Так что на тягу министра к развлечениям можно закрыть глаза.
Краткий курс биографии нынешнего министра пришлось прекратить, так как они остановились, не доходя до веранды; послышались шаги, двери балкончика распахнулись, и министр лично вышел навстречу гостям. После этого секретарь стал смотреть на Хоука с чуть ли не благоговейным страхом. Шона распирало от гордости — и благоговения тоже, конечно, но то было вчера.
Реджинальд Азалия оказался моложе, чем мог бы быть по должности, но старше, чем предполагал Шон. Во вьющиеся льняные волосы кое-где уже вцепилась седина, однако взгляд о пережитом опыте не говорил, или же Ламберт перестал разбираться в людях. Ладно, в министерскую голову он залезет потом.
— Мне не верится, что этот день настал, — заговорил Азалия, радостно пожимая руку Хоуку. — И в то же время кажется, что две тысячи седьмой был вчера.
— Мы тоже его помним очень ясно, — вдохновенно соврал шеф. — Спасибо, что уделили нам время…
— Не стоит… — Шон и не рассчитывал, что ему достанется министерская лапа, поэтому не расстроился, когда они пошли дальше без вторичного рукопожатия. В общем, в крутых фильмах, которые он смотрел пачками, с телохранителями не здоровались. Всё, теперь точно телохранитель! — Надеюсь только, что у вашего предшественника, которому было назначено на девять, была веская причина не прийти.
Пальмы, мини-фонтаны, небольшой водопад в искусственной каменной стене — вся эта роскошь наводила Шона на мысль, что он тут лишний, но он изо всех сил копировал уверенность Хоука. Шефу удавалось скрывать одновременно две вещи: желание пялиться по сторонам и выражать восторг от пальмочек. Надо соответствовать…
Министр и Лаватейн сели за стол друг напротив друга, куда тут же принесли чай и какие-то булочки. Шон вовремя отметил, что сливающийся со стеной охранник Азалии стоял за спиной у своего босса, и тут же скопировал эту позицию. О том, что за стол плюхаться не надо и булочки тоже лучше не жрать, он догадался, а вот внушительно возвышаться над спинкой кресла у большого начальства — это то, что нужно.
Внушительно возвышающийся Шон… Фабиан бы со смеху помер.
Начальники разводили дипломатию, и заинтересованный Ламберт прислушался.
— Как бы меня ни беспокоила судьба Совета Свободы, — деланно вздыхал министр, — пришлось после роспуска немного перетасовать их должности. Пожалуй, Совет Генералов в качестве менторов сверхъестественных подразделений проявляет себя гораздо лучше. Отдельного внимания заслуживает, в первую очередь, наш московский коллега Герман Князев: если бы не он, наше сотрудничество с Российской Федерацией по вопросу о нечисти можно было бы считать разорванным.
— Да, о том, сколько сделал Герман Борисович для нашего дела, широко известно, — в тон ему отозвался Хоук. — По счастью, отец с ним на короткой ноге, так что нас уже познакомили. Признаться, я думал, что вы в числе первых назовёте капитана Мидорикаву.
Шону стало стыдно вперемешку с гордостью. Кто все эти люди? Ему ведь стоило их знать! Кажется, упомянутый Князев — новый начальник Соры и Андре и остальных, отправившихся в Москву. А Мидорикава, раз японец, значит…
— О нет, о вашем токийском благодетеле я не забыл, — заверил Азалия. — Просто он такой человек, умеет заметать следы и уходить в тень… по долгу службы. Иногда мне хочется говорить о нём шёпотом. Но вернёмся к две тысячи седьмому…
Ламберт невольно напрягся. Вернуться-то они вернутся, только Хоук там никогда не был… Ни в качестве освобождённого — такого отряда в списках не значится, ни в каком другом качестве, раз он всё забыл.
— С удовольствием, хотя для некоторых из нас это не самые приятные воспоминания, — без замешательства поддержал разговор Лаватейн. Шон только пообещал мысленно себя пнуть. Нужно быть совсем дураком, чтобы решить, что Хоук к такому не готовился. А Эйден всё ещё придирается к новому шефу! — Насколько я помню, глава операции по Освобождению — обладатель запоминающейся рыжей гривы… как поживает мистер Джонас? Мы многим ему обязаны.
Шону было, что сказать, а вернее — помянуть слова Кайла, который рыжего Джонаса просто ненавидел. Ненавидели все RSH, а кроме них, никто не помнил: в год Освобождения остальные были слишком малы, кто-то ещё даже не ходил или не разговаривал. Но в то же время он просёк, что министру надо говорить именно это. Нет, всё-таки Хоук — умница.