— Знаешь, Марей, как говорят: толковый отравитель всегда держит при себе антидоты, и лучший способ узнать, приложил ли он руку к той или иной отраве — залить ядему же в глотку и посмотреть, найдётся ли у него противоядие. Крылатым плевать на людей, но они не смогут проигнорировать Порчу в собственных землях. Если у летунов есть способ остановить заразу, то они непременно должны были задействовать его в Мелисельской роще, и заодно засветить тех, кому известен секрет Порчи.
— И как, засветили?
— Нет. Началась та же самая паника, что и в Бартелионе. Носятся вокруг, галдят, рыдают, пялятся на высохший лес, как баран на новые ворота; но никто ни хрена не понимает. Тут даже мы подивились: неужто крылатые и правда ничего не знают?
— Вовремя спохватились, — фыркнул Линсон. — Может, стоило подумать об этом до того, как выпустили в мир второй очаг Порчи?
— Почитаешь мораль тем, кто её создал, когда мы их найдём, — спокойно ответил Вил. — К тому же это лес, а не город. Никто не умер, если не считать лесных зверушек.
— Порча не стоит на месте, Вил. Она постоянно растёт, и теперь — вашими стараниями — сразу в двух местах.
— Значит, крылатым придётся шустрее искать ответы. Виновны они или нет, но это их деревьяпрямо сейчас пожирают наш мир.
— А обсудить это с самими ангелами никто из вас не догадался? Я только и слышу: шпионаж, подслушивания, подглядывания. Вы не пробовали поступить смелее? Поймать кого-нибудь из ма'аари и устроить допрос с пристрастием? Да хоть бы самого короля, или кто у них там всем заправляет — с Окулярами можно добраться до кого угодно. Ведь Иория вытоже не тронули, как я понимаю.
— Арамео не хотел рисковать, — сказал Вилле. — До сих пор считалось, что Окуляры покоятся в руинах Турты, и нас такой расклад вполне устраивал. Уже ясно, что создателям Порчи плевать на Бартелион и Кеварин; но вот будут ли они отсиживаться в тени, когда узнают, что некая воровская шайка давно прикарманила артефакты и теперь разгуливает с ними по миру? Как бы после этого к нам не пожаловали в гости серьёзные ребята в таких же масках. Ведь даже в этом измерении мы неуязвимы лишь для тех, кто не способен сюда проникнуть.
— Ты ничего не упустил из виду? Сайтеми видела мой Окуляр, и в скором времени должна вернуться в Кеварин.
— А кто тебе сказал, что она вообще вышла из Эркона? — с заговорщицкой улыбкой произнёс Вил.
Линсон встал как вкопанный. Перед глазами живо пронеслись последние мгновения Гирмса: хозяин Окуляра появляется из ниоткуда, без единого звука, и одним ударом обрывает жизнь спящей жертвы, после чего бесследно исчезает.
— Да шучу я! — рассмеялся Вил. — Жива твоя девка. Если в дороге какие-нибудь бандюги по кругу не пустили.
С бандитами-то она справится, но…
— Ты позволил ей уйти? В чём смысл?
— В том, что мы снова зашли в тупик, Марей. Крылатые ни хрена не знают и не могут остановить Порчу в своих собственных землях. Если будем вечно прятаться, то передохнем от старости раньше, чем хоть что-нибудь раскопаем. Когда я уходил, Арамео сказал мне: «Если вернёшься из Турты с пустыми руками, мы раскрываем карты. Даём всем знать, что Окуляры у нас, и смотрим, что будет». И раз уж я и впрямь иду назад с пустыми руками — ты не в счёт, — то план можно считать приведённым в действие. Пускай твоя девка бежит к своим и рассказывает, что видела в Турте проходимца с волшебной штукой на голове. Если слухи достигнут ушей виновника Порчи, то он непременно поймёт, о каком артефакте идёт речь. Пожалуй, так даже лучше: Окуляр засветится в Турте, а не Кеварине, и наши таинственные злодеи пойдут по ложному следу, не подозревая, что настоящая угроза прячется у них под боком.
Глава 16
До границы с ангельскими владениями было около пяти дней пешего хода — спасибо искажённому пространству, иначе пришлось бы топать добрых три недели. Почти всё время путники проводили в мёртвой реальности, выбираясь в живой мир только для пополнения припасов. О честных покупках не шло и речи — еда и напитки изымались из амбаров и кладовых в придорожных селениях и постоялых дворах, не беспокоя хозяев. Два вора появлялись из ниоткуда, набивали рюкзаки провиантом и исчезали в никуда. Никто их не видел и не слышал, а пропажи зачастую обнаруживались лишь спустя несколько дней. Хозяевам заведений оставалось лишь озадаченно чесать головы под заверения свидетелей, что никто совершенно точно не входил и не выходил со склада.
Всякий раз, когда они грабили очередную лавку или таверну, Линсона терзала совесть. Всё детство он кормил себя одним лишь воровством, но в те дни брать чужое приходилось, чтобы не умереть от голода. Теперь же они с Вилом обладали таким состояниями, что могли целиком выкупить любой из этих трактиров, а не выносить еду тёмными ночами, выплывая из параллельного измерения.
И всё же Вилле настоял на том, что таким важным фигурам, как он и Линсон, не пристало рисковать, показываясь на глаза простому люду. Каждый выход в свет — это лишний и совершенно ненужный шанс нарваться на злобных пьянчуг, грабителей или головорезов. Окуляр не позволял моментально перескочить в иную реальность, и его владельцы были крайне уязвимы, пребывая в мире живых. По тем же причинам Вил отмахивался от предложений отдохнуть в кабаке или борделе, хоть и признавал, что за годы изысканий успел соскучиться по приземлённым утехам, столь привычным для простых смертных.
Чем дольше Линсон путешествовал в компании старого приятеля, тем явственнее замечал изменения в его характере. Вилле Корсон, конечно, и раньше был не подарок, но теперь он, казалось, и впрямь возомнил себя божеством. Всякий раз, когда речь заходила о людях, Вил говорил о них остранённо, словно о каких-то зверьках, а не своих соплеменниках.
«Надеюсь, что я не стану таким же», — думал Линсон в такие моменты. Металл Окуляра плотно сидел на лице, став для проводника почти что второй кожей.
Шагалось легко. Мёртвому миру было неведомо, что на той стороне наступала осень; здесь в любое время года было тепло и сухо, будто Порчаимела власть погубить даже погоду. Свет, и тот работал здесь иначе: днём солнце не слепило глаза, а ночами над этим планом реальности висел лёгкий полумрак, позволяя продолжать путь в любое время суток.
Линсон, как мог, вытягивал из Вила информацию о «пиявках», но так и не сумел вызнать ничего конкретного. То ли старый напарник не хотел портить сюрприз от предстоящей встречи, то ли молчал из чистой вредности. Скорее всего, второе. Казалось, Корсону доставляло истинное удовольствие ловить нотки нетерпения в глазах давнего подельника, когда тот в очередной раз принимался выспрашивать о банде.
К концу пятого дня, ограбив последнюю людскую таверну, путники пересекли границу и ступили на земли ма'аари.
Здесь преобладала холмистая местность с редкими перелесками. Довольно скоро на глаза стали попадаться первые экземпляры нар'силена. Вопреки привычному для проводника зрелищу, они не распластались по земле языками Порчи и не завяли, как другие растения. Небольшие, хлипкие на вид деревца выглядели здоровыми и сияли призрачной белизной белёсых ветвей, словно были посажены пару дней назад, а не подверглись многовековому увяданию вместе с окружающим миром.
Сажали их, видимо, как придётся, без какой-либо системы. Священные деревья росли где попало: посреди полей и на вершинах холмов, торчали из-под воды и выглядывали из рощ, сразу бросаясь в глаза своим серебристым сиянием. Одно оставалось неизменным — росли они всегда поодиночке, примернов получасе ходьбы друг от друга.
Вил продолжал разыгрывать таинственность всякий раз, когда речь заходила о банде пиявок, но на прочие темы у него легко развязывался язык. Оно и понятно: если не обучить спутника основам выживания на враждебной территории, то он станет обузой, чего Вилу никак не хотелось. Линсон узнал, например, что они не станут заходить в крупный приграничный город Даланфар, ибо для этого пришлось бы сделать солидный крюк на север. А жаль: Даланфар являлся основным торговым пунктом между Кеварином и Бартелионом, и там наверняка было на что посмотреть. Вместо этого Вил планировал заглянуть в небольшую ангельскую деревушку к югу от города, лежавшую как раз на пути.