— Какие?
— С резиной, — медленно ответил он. — С горящей резиной. И холодом. И черным льдом. И это сидит у меня в подкорке. Бог знает почему. И нехорошее предчувствие. Будто нужно поберечься.
Сара пристально смотрела на него. Постепенно лицо Джонни прояснилось.
— Но сейчас ничего такого нет. Ерунда все это.
— А пятьсот долларов принесла! — сказала она, и Джонни засмеялся. Вскоре Сара задремала, радуясь, что он сидит рядом. Очнулась она, когда по стене скользнул свет фар подъехавшей машины. Его такси.
— Я позвоню. — Джонни нежно поцеловал ее. — Уверена, что одной тебе будет лучше?
Она засомневалась, но все-таки кивнула:
— Позвони мне.
— На третьем уроке, — пообещал Джонни и направился к двери.
— Джонни?
Он обернулся.
— Я люблю тебя, Джонни!
Услышав это, он просиял.
— Поправляйся, тогда и поговорим.
Джонни послал ей воздушный поцелуй.
Сара кивнула, но их следующая беседа состоялась только через четыре с половиной года.
2
— Не возражаете, если я сяду спереди? — спросил Джонни таксиста.
— Нет, только не заденьте коленями счетчик. Он и так еле держится.
Джонни с трудом просунул длинные ноги под счетчик и захлопнул дверцу. Таксист — лысый мужчина средних лет с брюшком — включил счетчик, и машина помчалась по Флэгг-стрит.
— Куда?
— Кливс-Миллс, — ответил Джонни. — Мейн-стрит, а там я покажу.
— Тогда полтора тарифа, — предупредил таксист. — Мне это и самому не нравится, но придется возвращаться пустым.
Джонни машинально нащупал пачку денег в кармане брюк и попытался вспомнить, была ли у него при себе такая сумма хоть раз в жизни. Была. Один раз. Он покупал двухлетнюю «шевроле» за тысячу двести долларов, и, повинуясь внезапному порыву, попросил в банке выдать эту сумму наличными, чтобы иметь представление, как выглядит такая куча денег. Ничего особенного, правда, изумление на лице продавца, когда он выложил столько денег, так позабавило его, что Джонни помнил об этом до сих пор. Однако нынешняя сумма его не особенно радовала и даже, скорее, внушала беспокойство. Ему вдруг вспомнились слова матери: Шальные деньги всегда приносят несчастье.
— Полтора так полтора, — согласился он.
— Значит, договорились. — Таксист оживился. — Я так быстро приехал, потому что нарвался на ложный вызов на Риверсайд.
— В самом деле? — без особого интереса переспросил Джонни. Мимо проносились темные дома. Он выиграл пятьсот долларов, и такого с ним никогда не случалось. Запах паленой резины… Как будто он заново переживал нечто, произошедшее в далеком детстве… И чувство грядущей опасности не позволяло радоваться удаче.
— Да. Часто звонят пьяные, а потом решают не ехать, — объяснял таксист. — Проклятые пьянчуги, как же я ненавижу их! Сначала позвонят, а потом пропускают еще по пиву. Или, пока ждут, пропьют все деньги за проезд. Я спрашиваю, кто вызывал такси, а они не признаются.
— Понятно, — отозвался Джонни. Слева темнели маслянистые воды Пенобскот-Ривер. А тут еще Сара отравилась и потом неожиданно призналась, что любит его. Может, она плохо соображала, что говорит. А вдруг это правда? Господи Боже! Он же влюбился в нее с самого первого свидания!
Вот что было настоящей удачей в этот вечер, а вовсе не выигрыш на «Колесе фортуны». Но именно выигрыш то и дело вспоминался Джонни и внушал тревогу. В темноте, как в плохом сне, перед его глазами по-прежнему вращалось колесо, а в ушах звучало мерное постукивание указателя по штырькам, разделявшим сектора. Шальные деньги приносят несчастье.
Таксист свернул на Шестое шоссе и продолжил свой монолог.
— И тогда я говорю: «Чтоб я больше этого не слышал!» Да что он себе вообразил? Я ни от кого не потерплю такого, а уж тем более от собственного сына! Я за рулем уже двадцать шесть лет. Меня шесть раз грабили. В ДТП попадал — не счесть, правда, ни разу ни одной крупной аварии, за что отдельное спасибо Деве Марии, святому Христофору и Отцу Вседержителю. Понимаете, о чем я? И каждую неделю, какой бы плохой она ни оказалась, я откладывал пять долларов ему на колледж. С тех самых пор, как он только народился на свет Божий. И чего ради? Чтобы он в один прекрасный день заявился домой и сказал, что президент Соединенных Штатов — полный кретин? Да будь я проклят! Парень запросто может считать и меня кретином, правда, знает, что, скажи он такое, я бы ему сразу все ребра пересчитал. Вот такое у нас молодое поколение! И тогда я говорю: «Чтоб я больше этого не слышал!»