Появление Кофмана в Абрамцеве было неожиданным и интригующим.
Он привез бюллетень Олимпийских игр в Израиле.
— На основании протеста двух голландских шахматистов, судья Корн отменил присуждение вам золотой медали, приводя голландское опровержение. Как бы не пришлось возвращать израильский сувенир.
— Ну нет! “Врагу не сдается наш гордый Варяг”, — и Званцев взял из рук Кофмана бюллетень. — Одного из них я знаю. Это убежденный защитник НЕВОЗМОЖНОСТИ. Мы сыграли с ним без счета партий, и он клялся мне в вечной дружбе. Такой дородный, рыхлый господин. Это, конечно, он сопроводил опровержение репликой “Мефисто, ты мне друг, но Истина дороже!”
— Его “Истина” выглядит убедительно, печально заметил Кофман.
— Его “истина” исходит из НЕВОЗМОЖНОСТИ добиться НЕВОЗМОЖНОГО, закостенело отвергая, что НЕВОЗМОЖНОЕ можно сделать ВОЗМОЖНЫМ. Я займусь их опровержением. Косность не может торжествовать!
Званцев вынес из дома шахматы и при Кофмане стал искать опровержение. Кровь прилила к его лицу, как тогда в больнице, и Кофман испугался появления Тани. Но она вышла позвать его к чайному столу.
— Идите, идите, Рафаил Моисеевич. А я должен, должен перейти реку без моста.
Кофман не понял его, но подчинился.
А когда он вернулся, выпив чайку и подивившись манере говорить оказавшегося там знаменитого балагура и музыканта, композитора Антонио Спадавеккиа, вернулся к садовой скамейке, то Званцев удивил его глубиной и тонкостью хода, разрушающего ложное опровержение.
— Это нужно поместить в журнале “Шахматы в СССР”, который читает весь шахматный мир. Я сам напишу такую статью, чтобы не вам защищаться от некорректных нападок голландцев.
Но Званцев не остановился на этом. Он вернулся к своей верной позиции и нашел пути к ее улучшению, создав новую редакцию этюда, и послал в Америку вежливое письмо судье Корну.
Тот ответил обширной статьей в американском шахматном журнале, раскопав первый юношеский вариант Званцева, признал его правоту, дезавуировал свою отмену присуждения и опубликовал новую редакцию этюда, утверждая на этом примере, что нет предела совершенствованию шахматных произведений.
Званцев стал полноправным Олимпийским чемпионом. Помогло завершить свой творческий взлет Званцеву воспоминание о Стране чудес Дальнего востока, с долиной гейзеров и переправами через водные преграды, один раз по мелководью озерных берегов, другой по спинам плотной “стаи” нерестующих на Сахалине рыб. Осуществленная мечта торжествовала!
Поспорили раз Буря с Солнцем:
Кто из них сильнее?
— Затмлю тебя, — сказала Буря.
— Но ты пройдёшь, а я остнусь,
— Ей Солнце отвечало.
Истинная Любовь
И Времени сильней
Званцев пришел в себя, слыша голоса вокруг. Он приоткрыл глаза, увидел людей в белых халатах, и снова закрыл, считая, что спит. Сейчас подойдут лечащий врач Руда и всегда неотлучно дежурившая в палате его Танюша.
— Я непременно поеду с ним, — услышал он ее голос.
— С ним рядом сядем я и сестра. Будем колоть, — отвечала какая-то незнакомка. — Иначе не довезем его живым.
— Я не помешаю.
— Я очень прошу вас, доктор, — это голос Сергея Павловича, отчима Тани.
— Нет, нет, папаша. Не кладите мне это в карман. Я и так сделаю все от меня зависящее. А вы, милая, можете сесть рядом с шофером, на мое место, а я уж побуду с тяжелым больным.
Званцев силился проснуться, сбросить с себя путы кошмара, открыл глаза.
— Ну вот! Мы и очнулись, — заговорила, склонясь над ним, докторша. — Значит, подействовал укол. Вы, дорогой мой, даже всякое видевшую “скорую” напугали.
— Где я? — едва слышно спросил Званцев.
— Дома, голубчик, дома. Сестра за носилками и шофером пошла. В больницу мы вас доставим. В Первую градскую. Жену вашу с собой берем. Вы, папаша, нам с сестрой поможете? Нет, выносить будем вперед не ногами, а головой. С народными поверьями надо считаться. Тысячелетний опыт. Так, говорите, эпилепсии прежде не было? И в детстве? Слепота на нервной почве? Это другое.
— Тяжелая контузия и ранение в конце войны, — сообщила Танюша.
— Это может быть причиной, а кстати, и основанием оформить ему “инвалида войны”. Я вас научу, как надо действовать. А пока переложим его на носилки. Он у вас писатель? Так не расстраивайтесь. Этим недугом страдали Петр Первый, Наполеон, ну и супруг ваш с Флобером.